не взял. Вернее, я ему предложил, но тот отказался, не захотел оставлять хоть на день своих обожаемых термитов, которые недавно сильно пострадали из-за действий сына владельцев газеты «Newsday». Тот охотился в моей резиденции за порноснимками, а словил крупные неприятности.

Как наказание за поступок и несговорчивость, я выкупил все долги газеты и предъявил их для оплаты Гарри Гуггенхайму и Алисии Патерсон. Те были людьми не бедными и в общем-то могли мне их выплатить, правда, из своих средств, а не со счетов газеты, которые были пусты. Но прежде всего они оказались людьми дела и хоть и не быстро, но поняли, что с таким деловым партнером как я, смогут вывести «Newsday» на более высокий уровень. Так что началу нашего сотрудничества в итоге радовались даже больше, чем я.

Опять красная ковровая дорожка, но теперь внимание фоторепортеров приковано именно ко мне, а не к идущей впереди меня актрисе.

— Она из наших, Мариса Паван, — услышал я комментарий Дино. Он все-таки заметил, что я пялюсь на ее зад.

— Из наших? — я зажмурился от очередной фотовспышки.

— Итальянка. Очень талантлива, двадцать четыре года. Номинант в категории «Лучшая актриса второго плана». Сыграла главную роль в фильме «Татуированная роза». Это наш конкурент, тоже претендует на премию «лучший фильм».

Я кивнул в благодарность за подробную справку, про себя удивляясь, что Дино отнес меня к итальянскому лагерю в Голливуде.

Наши места были в пятом ряду, рядом с теми, кто работал над фильмом. У «Гран-при» помимо номинации «Лучший фильм» были еще три: «Лучший монтаж», «Лучшая операторская работа» и «Лучшие спецэффекты». А вот наших звездных актеров и режиссера отчего-то члены жюри обделили своим вниманием.

Пока шли со мной постоянно кто-то из актеров норовил зацепиться словами, но я ограничивался коротким приветствием и не останавливался. Актерская тусовка меня не интересовала, я в Голливуде лишь ради денег.

Исключение сделал лишь для Грейс Келли, вернее, для ее спутника — князя Монако, который мог в будущем мне зачем-нибудь пригодиться.

А Грейс была хороша: светлое платье с пышной юбкой, вместо меховой накидки, как у большинства присутствующих дам, палантин из шелка, скромные сережки с жемчугом и белые короткие перчатки, скрывающие лишь кисти рук.

— Отличный результат для первого фильма, — поздравила она меня, а я любовался ее улыбкой, напрочь позабыв о князе.

— Сто двадцать миллионов долларов кассовых сборов, — на сегодняшний день фильм действительно собрал такую сумму, — это поистине ошеломляющий результат! Вам удалось удивить всю киноиндустрию, — напомнил он о себе.

— Снимем «Гран-при 2», и киноиндустрия удивится еще больше, — смело заявил я.

— Жаль, Келли уходит из кино, — сообщил мне князь Ренье, будто я сманивал его невесту сняться в сиквеле.

— Действительно, жаль, — вежливо ответил я и, обменявшись кивками с князем, пошел по проходу дальше в сторону сцены.

— Я ее получила! — встретила меня радостным возгласом Одри Хепберн. — Фрэнк, она просто великолепна!

Актриса вместе с мужем стояла возле нашего пятого ряда. Одри тоже сегодня была бесподобна, я сравнил ее со скромным ангелом. Длинное белого цвета платье на широких бретельках, высокие перчатки, собранные в высокую прическу темные волосы, а из украшений лишь маленькие серьги.

— Ты о Кабриолете? — уточнил я, здороваясь за руку с Мелом, который как и все мужчины был в смокинге.

— Да, машина отличная, — поддержал жену Мел Феррер. — Как и условия рекламного контракта, — довольно улыбаясь от того, что бесплатно заполучил крутую тачку, добавил он.

Тайный смысл в его словах я не услышал, но все же всмотрелся в лицо Мела повнимательнее. Но нет, улыбка вроде не фальшивая. Вот она польза от того, что журналисты приписали мне роман с Монро. Одри теперь вне подозрения.

— А ты правда нарисовал портрет Монро? — спросил меня Мел.

На лице Одри промелькнуло недовольство.

— Правда. Он нужен для будущей галереи современного искусства, которую я планирую открыть уже в этом году, — привел я причину.

— Какой же ты, Фрэнк, многосторонний человек, — оттаяла красавица.

В это время заиграл оркестр, спрятанный в яме возле сцены, и занавес начал подниматься. Пришлось занимать места.

Ведущих было аж четверо. Вот только шутки ни одного из них меня не рассмешили. Да у меня вообще настроение в отличие от Дино было не ахти. Даже не знаю, что на его внезапно повлияло. Ведь все шло хорошо. Мы даже получили награду за лучший монтаж и лучшую операторскую работу. Команда “Гран-при” все ладони себе отбила, хлопая новоиспеченным лауреатам премии Оскар. А я как сидел с приклееной в начале вечера улыбкой, так и продолжал сидеть. Душа не пела. Я внезапно понял, что нахожусь совсем не там, где хочу быть.

— И награду за лучший фильм 1955 года вручает обладательница премии Оскар мисс Одри Хепберн, — вывели меня из задумчивости слова ведущего.

Я удивленно уставился на Одри, которая, элегантно приподнимая подол платья, уже шла к сцене. Затем перевел взгляд на Дино. Тот пожав плечами, бросил:

— Забыл сказать.

Подойдя к кафедре, за которой стоял ведущий, Одри произнесла:

— Джерри, прежде чем вручить награду за лучший фильм киноакадемики просили меня передать награду лично тебе за то, как замечательно ты провел сегодняшний вечер.

— Какую награду, дорогая? У меня же даже номинаций сегодня не было, — деланно удивился ведущий.

— Ну, это не совсем Оскар, — загадочно улыбнулась Одри и, привстав на цыпочки, поцеловала Джерри Льюиса в щёку.

— О Боже! Спасибо, дорогая. Для многих такая награда будет дороже Оскара. Жду не дождусь, когда приду домой и поставлю её на прикроватной тумбочке. Надеюсь, что моя жена, итальянка, не сломает её от ревности.

Зрители в захохотали, Одри тоже, и под всеобщий смех ведущий покинул сцену, оставив актрису там одну.

Одри раскрыла конверт, сделала невыносимо долгую паузу, широко улыбнулась и прочитала:

— Гран-при! Продюсеры Дино де Лаурентиса и Фрэнк Уилсон! Студия Парамаунт!

В Нью-Йорк я возвращался следующим утром, хмурый после вчерашнего банкета. Мариса Паван, которую я вчера осчастливил своим вниманием, как не старалась, но не смогла прогнать хандру, прицепившуюся ко мне еще во время церемонии.

Зато мой помощник сегодня излучал жизнерадостность и гордость за своего патрона. Притащил с собой в самолет целую кипу свежих газет и вывалил их на столик передо мной.

Я вяло перебирал бумажные издания, то и дело натыкаясь на свою фотографию, где я позировал со статуэткой “Оскара”. Заголовки статей сегодня тоже вызывали лишь раздражение. «Очередная победа Фрэнка Уилсона!», «Фрэнк Уилсон получил Оскар!», «Фрэнк Уилсон покорил Голливуд!», «Для Фрэнка Уилсона нет ничего невозможного!», и особенно ненавистным казался вот этот — «Фрэнк Уилсон —