движений того или иного толка. Как мы видели, движения в пользу всеобщего избирательного права и прогрессивного налогообложения начали приводить к ощутимым реформам в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков. Правда, полный эффект от этих реформ проявился только после 1914 года; в частности, верхние предельные налоговые ставки не достигли современного уровня до Первой мировой войны - со ставками в десятки процентов на самые высокие доходы и самые большие состояния - во Франции, Великобритании, Швеции и других западных странах. Тем не менее, есть все основания полагать, что мощная социальная и политическая напряженность, вызванная ростом неравенства, способствовала росту национализма и, следовательно, вероятности войны. Кроме того, довольно легко представить себе другие серии событий, которые могли привести к другим кризисам - военным, финансовым, социальным или политическим, - которые могли бы оказать аналогичное провоцирующее воздействие. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать падение обществ собственности в двадцатом веке.

РИС. 5.5. Распределение собственности в Швеции, 1780-2015 гг.

 

Интерпретация: Доля общей частной собственности (недвижимость, профессиональные и финансовые активы, за вычетом долгов), принадлежащая самым богатым 10 процентам, составляла в Швеции с 1780 по 1910 год примерно 84-88 процентов. Деконцентрация началась после Первой мировой войны и закончилась в 1980-х годах. Основным бенефициаром был "патримониальный средний класс" (средние 40 процентов), который здесь определяется как группа между "нижним классом" (беднейшие 50 процентов) и "верхним классом" (богатейшие 10 процентов). Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

Во-вторых, важно отметить, что между тремя странами существовали значительные различия: концентрация богатства была исключительно высокой в Великобритании, немного ниже в Швеции и еще ниже во Франции. В частности, самые богатые 10 процентов британцев владели 92 процентами частного богатства в Соединенном Королевстве накануне Первой мировой войны, по сравнению с "только" 88 процентами в Швеции и 85 процентами во Франции. Более того, самый богатый 1 процент владел 70 процентами богатства в Великобритании, по сравнению с примерно 60 процентами в Швеции и 55 процентами во Франции (но более 65 процентов в Париже). Более высокая концентрация в Великобритании может быть объяснена исключительно высокой концентрацией богатства на земле. Но дело в том, что в начале двадцатого века сельскохозяйственные земли составляли не более чем небольшую часть общего частного богатства (едва ли 5 процентов в Великобритании и от 10 до 15 процентов в Швеции и Франции). Подавляющее большинство богатства принимало форму городской недвижимости, акций финансовых и нефинансовых корпораций и иностранных инвестиций, а правовая и фискальная система, позволявшая этот тип накопления, в первом приближении была столь же благоприятна для владельцев капитала в республиканской Франции, как и в Великобритании и Швеции, несмотря на противоположное мнение элиты Третьей республики.

В данном случае речь не идет о том, чтобы затушевать политические и институциональные различия между этими странами, которые были реальными. Тем не менее, в сравнительной долгосрочной перспективе различные общества собственности, процветавшие в Европе в течение долгого девятнадцатого века, имели много поразительных общих черт. Усредняя по всем странам за период 1880-1914 годов, мы видим, что европейское общество собственности характеризовалось крайним неравенством: 85-90 процентов богатства принадлежало 10 процентам самых богатых, лишь 1-2 процента богатства - 50 процентам самых бедных и примерно 10-15 процентов - 40 процентам среднего населения (рис. 5.6). Обращаясь к распределению доходов, включая доходы от капитала (которые распределялись так же неравномерно, как и богатство, если не чуть больше) и доходы от работы (распределялись явно менее неравномерно), мы видим, что доходы в европейском обществе собственности эпохи Belle Époque распределялись весьма неравномерно, но заметно меньше, чем богатство: примерно 50-55 процентов доходов приходилось на 10 процентов самых богатых, 10-15 процентов на 50 процентов самых бедных и примерно 35 процентов на 40 процентов средних (рис. 5.7). Эти цифры будут служить полезными ориентирами, обеспечивая порядки величины, которые мы можем сравнить с другими режимами неравенства, с которыми мы столкнемся в дальнейшем.

РИС. 5.6. Крайнее неравенство богатства: Европейские общества собственности в эпоху Belle Époque, 1880-1914 гг.

 

Интерпретация: Доля первых 10 процентов от общего объема частной собственности (недвижимость, земля, профессиональные и финансовые активы за вычетом долгов) составляла в среднем 84 процента во Франции с 1880 по 1914 год (по сравнению с 14 процентами для средних 40 процентов и 2 процентами для беднейших 50 процентов); в Великобритании аналогичные показатели составляли 91, 8 и 1 процент, а в Швеции - 88, 11 и 1 процент. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

РИС. 5.7. Неравенство доходов в европейских обществах собственности в эпоху Belle Époque, 1880-1914 гг.

 

Интерпретация: В период с 1880 по 1914 год во Франции 10 процентов самых высокооплачиваемых работников получали в среднем 51 процент общего дохода от капитала и труда (по сравнению с 36 процентами для средних 40 процентов и 13 процентами для нижних 50 процентов распределения; сопоставимые показатели для Великобритании - 55, 33 и 12, а для Швеции - 53, 34 и 13. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

Три вызова общества собственности

Позвольте мне подвести итог тому, что мы узнали об обществах собственности, и посмотреть, на каком этапе нашего исследования мы находимся. По сравнению с трифункциональными обществами, которые зависели от относительно жестких статусных различий между духовенством, дворянством и третьим сословием и обещания функциональной взаимодополняемости, баланса сил и межклассовых союзов, общество собственности опиралось на обещание социальной стабильности в сочетании с индивидуальной эмансипацией через право собственности, якобы открытое для всех, независимо от социального и семейного происхождения. На практике, однако, на первом этапе своего исторического развития в качестве доминирующей идеологии (в XIX и начале XX века) идеология собственничества столкнулась с тремя основными препятствиями.

Во-первых, внутренний вызов неравенства: концентрация богатства выросла до экстремальных высот во всех европейских обществах собственности в девятнадцатом веке, равняясь или превышая уровни неравенства, наблюдавшиеся в предшествующих им обществах порядка, и в любом случае намного выше, чем можно было легко оправдать как служение общим интересам. Более того, это произошло в то время, когда экономическое и промышленное развитие требовало образовательного равенства, а не сакрализации прав собственности, что в конечном итоге грозило подорвать социальную стабильность (необходимое условие экономического развития, которое требует минимального равенства или, во всяком случае, создания нормы неравенства, достаточно разумной, чтобы получить одобрение большинства). Вызов неравенства привел к появлению сначала контрдискурса, а затем социал-демократических и коммунистических контррежимов в конце XIX и первой половине