непонятное: несколько молодых людей, исполнявших начальственные обязанности, не вышли на работу, оставив дела на заместительниц, а из семи девиц, работавших вместе с нами, утром на работу явились только четверо. И вообще сегодня на кирпичном заводе трудилось гораздо меньше людей, чем всегда. Незыблемый порядок вдруг оказался нарушен, и можно было только гадать, что стало тому причиной. Нам никто ничего не объяснял, и оттого было как-то особенно тревожно. Поэтому, продолжая как обычно, месить глину, мы, чтобы как-то развеять беспокойство, стали строить разные домыслы, общаясь в этот день больше обычного. Разумеется, мы, истинные леди, общались только между собой, так как те унылые клуши-простолюдинки, что присоединились к нам с некоторых пор, были недостойны нашего внимания, и уж наверняка не смогли бы сказать ничего умного. В основном они тихо жаловались друг другу на жизнь и молились, только чуть более эмоционально, чем всегда, при этом настороженно косясь в мою сторону.

Как-то так повелось, что в нашей компании благородных леди меня стали считать кем-то вроде лидера. Очевидно, в силу моего старшинства над остальными. Может, были и другие причины... Собственно, мне всегда была свойственна рассудительность. Бывало, даже мой дражайший супруг внимал моим советам в делах... А еще он говорил, что у меня есть «чутье». Действительно: несколько раз мне удавалось предостеречь его от неудачной сделки с ненадежным партнером. Уж не знаю, откуда у меня это «чутье», ведь наличие ума его не объясняет. Просто, как мне кажется, я неплохо разбираюсь в людях и их желаниях.

Впрочем, люди, под власть которых мы попали - для меня непостижимая загадка. Даже порой кажется, что они и не люди вовсе, настолько они нам ЧУЖИЕ. Их поступки и побуждения не подпадают под привычные нормы. Впрочем, как и все здесь, в этом странном месте... Надо ж было, чтоб меня сюда занесло! Почему именно меня? Как все было замечательно в моей спокойной, размеренной жизни! И вот - все разрушено, все кончено, и впереди - пугающая неизвестность! И я ужу чувствую, что меня ждет много испытаний, много еще придется мне удивляться и поражаться. Но если только я все это выдержу - однажды я привыкну... Ничего другого не остается.

Здесь не плантация, на которой я была хозяйкой и госпожой. Здесь вообще ничего никому не принадлежит, и в то же время всем принадлежит все. Здесь нет господ и рабов! Даже слуг нет. Есть только начальники и подчиненные, но даже самый главный начальник, которого зовут Петрович, ест то же самое, что и мы, искупающие свои грехи. И трудится он не меньше нас - говорят, никто еще не видел его бездельничающим. Удивительно... А еще более удивительно, что вся эта система работает, и, кстати сказать, вполне успешно. Местное общество развивается, на заводе строятся новые цеха, где копошатся люди, одетые в морские спецовки; я вижу, что богатство этого общества прирастает буквально на глазах.

С некоторых пор во мне стала расти любознательность: мне хотелось знать больше о том, как тут все устроено. Уныние отступало. Ему на смену приходила бодрость. Подобное происходило и с моими товарками. Мы все чувствовали себя замечательно в физическом смысле. Как же это, ока-

зывается, важно: когда перестают болеть суставы, отлично работает пищеварение, обостряется зрение, исчезают морщинки, становятся гуще волосы, тело наливается юной силой, здоровой энергией... Даже мысли в голове какие-то другие...

Мы больше не говорили об омоложении, словно боясь спугнуть чудесное ощущение. Хотя уже было совершенно ясно, что этот процесс не только не останавливается - он продолжается, несмотря на то, что уколы давно прекратились. И уж конечно, именно они были тому причиной - теперь даже я в этом не сомневалась. И только один вопрос мучил всех нас: ДЛЯ ЧЕГО? Но мы опять же не обсуждали его, боясь, что договоримся до того, что все изменения будут уже не в радость. Женщины вообще мнительные существа, и то, что только что доставляло радость, может стать причиной навязчивого беспокойства и надолго все отравить.

Итак, сегодняшний день проходил для нас обычно, хотя мы и замечали признаки всеобщего беспокойства, словно происходит нечто потенциально опасное. Что-то мне подсказывало, что это непременно коснется и нас...

И мое пресловутое чутье меня не обмануло. До конца работы оставалось еще часа три-четыре, когда к нам пришел молодой мистер Шмидт, который работает при главном военном кем-то вроде секретаря и переводчика, и сказал, что мы должны заканчивать тут все и идти вместе с ним. Мы вылезли из ямы, обмыли под струей воды, текущей из трубы, свои ноги, надели сабо с деревянными подошвами и пошли за нашим провожатым. При этом клуши-простолюдинки запричитали с новой силой: наверное, они решили, что их ведут на какую-то экзекуцию. Истерика в их толпе вообще распространялась очень быстро - ну чернь же, что с них взять. Мои же товарки хранили вид серьезный и сосредоточенный, и лишь тревожно поглядывали на меня. Я взглядом показывала им, что не предчувствую ничего плохого. Я и вправду была спокойна, и даже в некотором роде довольна: наконец-то настало хоть какое-то разнообразие в нашей монотонной деятельности. А в том, что нас ведут для выполнения каких-то новых работ, я не сомневалась, испытывая любопытство и даже некоторый азарт.

И вот нас привели на поле, где совсем недавно произошло жестокое сражение. Повсюду валялись трупы людей, лошадей и даже почему верблюдов, пахло кровью и сгоревшим порохом. Мертвых животных и людей было много, очень много. Несколько тысяч человек самого дикого вида вместе со своими лошадьми полегли тут под частыми ружейными залпами, а потом без всякой пощады были добиты ударами клинков... Мы замерли, оглядывая представшую перед глазами картину, и ропот ужаса пронесся среди нас: зрелище действительно выглядело угнетающее. При этом я все еще не понимала, что нам предстоит делать, ни одна идея не приходила мне в голову. Если бы нас пригнали сюда, чтобы копать могилы, то дали бы лопаты, но их-то как раз и не было.

И тогда мистер Шмидт сказал, что мы должны помогать разделывать туши животных... Еще он добавил, что нам покажут, что надо делать, а делать все надо быстро. Я не могла поверить собственным ушам. Что? Мы? Разделывать?! Вспарывать брюхо, выпускать внутренности, сдирать шкуру... Да разве же это занятие для утонченных дам?! Они хотят унизить нас еще больше, низвести до уровня самых ничтожных рабынь! Мне стало дурно при мысли о том, как я потрошу животных, так что я чуть