Общественный зал Хибия был одним из самых больших театральных зданий Японии. Расположенный в районе парка Хибия, к югу от Императорского дворца, он был также местом, где располагались офисы различных компаний. Здесь была штаб-квартира японского информационного агентства Домэй. Непрекращавшийся стрекот пишущих машинок и бесконечные телефонные звонки, прикрепленные на стенах фотографии текущих событий, бледный свет настольных ламп, пепельницы с дымящимися окурками, расставленные тут и там чашки с остывшим кофе создавали привычную для журналистов атмосферу, в которой каждый репортер из любой газеты чувствовал себя как дома.

В этот исторический момент Саидзи Хасэгава, редактор Домэй, стал, можно сказать, избранником судьбы. Ему было поручено координировать радиопередачи на зарубежные страны. Поскольку именно через это агентство японцам можно было наиболее быстро связаться с внешним миром, Хасэгава стал на краткое время одним из важных действующих лиц разыгрывавшейся исторической драмы. На следующий день после того, как его предупредили друзья в министерстве иностранных дел о проведении в ближайшее время Императорской конференции, от которой ожидали важного решения, он остался и на ночь на своем рабочем месте в Домэй. Едва ли это был менее комфортный ночлег, чем его номер в «Империал отеле».

И вот когда император принял решение, репортер Домэй сообщил Хасэгаве около 6:30 утра, что император призвал к миру, и Кабинет министров последовал его «совету». Хасэгава сразу же позвонил директору Домэй, а затем вернулся к своей работе, готовясь к передаче этой новости на зарубежные страны. Он был глубоко взволнован известием о возможной капитуляции и с нетерпением посматривал на телефон в ожидании дальнейших инструкций… Однако телефон молчал, и, хотя репортер и продолжал пребывать в состоянии напряженного ожидания, поток других дневных новостей захватил его, и он отвлекся на привычную работу.

Около 4 часов дня ему позвонили из министерства информации. Сообщили, что готовится специальное заявление министра. «Вот теперь, — подумал Хасэгава, — страна и мир узнают правду о событии».

Когда текст пришел, он внимательно прочитал его. Постепенно, по мере знакомства с заявлением, его нетерпение сменилось раздражением, а затем искренним неприятием. «Оно настолько расплывчато по смыслу, — подумал он, — что действительно трудно понять, о чем хотели сказать». Он расценил заявление как полностью неадекватное, которое могло только озадачить народ Японии и внешний мир. Хасэгава поступил оригинально. В качестве государственного служащего он должен был передавать официальные заявления руководителей страны, и перед ним было одно из них. Если бы он не знал об императорском решении, то передал бы заявление переводчикам на английский язык для радиосообщения. Но, решил он, это не помогло бы остановить войну. И он отложил заявление в сторону.

Когда он знакомился с заявлением Симомуры, пришел релиз из армии. Это было воззвание Анами. Хасэгава прочитал его и был потрясен. «Это не может быть передано на английском, — решил он. — Это, несомненно, может сорвать переговоры. И кроме того, ни один американец не поймет этих реминисценций о Нанко и Токимунэ. Не оценят союзники и призыв „отважно сражаться“ и сокрушить современную монгольскую орду».

Но это было дело иного характера. О релизе министерства информации можно было сразу позабыть, но заявление военного министра имело вес! «Не такой уж я и умный человек, — размышлял Хасэгава, — однако я полагаю, что мне необходимо передать эти два сообщения». У него хватило ума понять, что ему необходим какой-то авторитетный покровитель, чтобы он мог оправдать его бездействие. Поэтому он обратился к Мацумото, заместителю министра иностранных дел: «Существуют два важных заявления, которые пришли только что из министерства информации и военного министерства, вы знаете о них?» Мацумото ничего об этом не знал, и Хасэгава зачитал ему два послания. «Я не сообщил о них иностранцам, — сказал он. — Я хотел бы просить вашего разрешения пока не публиковать их, не отсылать их другим странам».

Мацумото был в трудном положении, он крайне опасался, что любой инцидент может нарушить хрупкое равновесие и помешать переговорам. Хорошо, что Хасэгава проявил здравый смысл и позвонил, прежде чем отправлять эти сообщения! «Отлично, — согласился дипломат, — попридержите их до того, как я позвоню вам».

Замминистра спешно связался по телефону с Того. Министра не оказалось на месте. Мацумото пригласил к себе старших помощников, чтобы узнать их мнение по поводу того, что делать с заявлением военного министра.

Еще прежде из-за границы поступали странные сообщения, что вызывали замешательство в министерстве иностранных дел. Мацумото и его коллеги пытались разобраться в одном из них. Речь шла о статье из китайской газеты, в которой говорилось о «слухах» из Японии, указывающих на ее близящуюся капитуляцию.

Хотя работники министерства иностранных дел наряду со многими токийскими издателями считали армейское заявление подлогом, факт оставался фактом, что армия не отказывалась от него. В этом случае оставался только один выход, чтобы пресечь его дальнейшее распространение: прекратить продажу уже напечатавших этот текст газет. Того, как полагали его помощники, мог бы сделать это своевременно.

Наконец, удалось связаться с Того и рассказать ему о воззвании Анами. Но, оценив ситуацию, министр решил, что положение внутри страны слишком нестабильно и произвольное решение замолчать заявление приведет страну к «кровавым последствиям». Он не стал запрещать продажу газет.

В конце дня Сакомидзу сообщил генералу Ёсидзуми: «Наладка печатных машин завершена. Таким образом, чтобы помешать публикации «Инструкции», нам было бы необходимо запретить выход самих газет. Однако нет оснований принимать такие строгие меры, поэтому оставим все как есть».

Когда майор Хатанака рассказал Ёсидзуми, что редакции газет пожаловались на несвоевременное снятие информации, тот не был удивлен. Возможно, в глубине души он был доволен. Все продолжили ждать дальнейшего развития событий.

В Японии несвободная пресса делала то, что ей приказывали. Всю газетную бумагу распределяло Информационное бюро, а бумага, как известно, является основой газетного дела. Вполне мог возникнуть конфликт между бюро и армией, когда экстремистские элементы в ней потребовали бы перестать снабжать бумагой неугодные им газеты, а в случае отказа были готовы разбить печатные машины и запугать журналистов.

Поэтому в японских газетах 11 августа появилось на одной передовой полосе два диаметрально противоположных заявления. (Всего лишь одна англоязычная газета «Ниппон таймс» проявила смелость и опубликовала только заявление правительства. Однако на следующий день газету обязали напечатать «Инструкцию» Анами.)

В результате на сторонников мира словно повеяло холодом со страниц утренних газет. Опубликованные вместе, оба документа свидетельствовали об ухудшении ситуации, и все со страхом почувствовали, что самоубийственная оборона страны неизбежна.

Общее заявление Симомуры, Того, Анами и Ёнаи, расцененное как намек на приближающуюся капитуляцию,