– Это Дима… – сказала Саша, – не Любимец, а наш Дима. Я слышу его. Он продолжает говорить. Он говорит!

Пропавший «антимовец», мой тезка! Да. Дело не сделано, пока не найдены люди.

– Говори, гад, где ты их держишь?! – крикнул Андрей Минувшему. Его спокойствие испарилось. В Андрее проснулся яростный солдат.

Птиц закричал. Несколько перьев отпали, став видимыми: салатовые, как у попугая, они переливались матовым перламутром.

– Может, не стоит… – начал Джек. Андрей в ответ огрызнулся:

– Ты забыл, зачем мы здесь? Мы спасаем людей!

«Помогите…» – снова донесся не то голос, не то хор голосов, и крышу у Андрея сорвало окончательно. Он ударил птица еще раз. И еще. Я стал подозревать, что это сам птиц молит о помощи, а вовсе не Дима. Быть свидетелем страданий этого существа было невыносимо. Я посмотрел на Шар. Живой, нет, больше, чем живой, он освещал все то, что находится над самой жизнью.

Минувший кричал дико, отчаянно. Беззащитный, но виноватый, нелепый, загадочный и красивый. Я надел ньюточки и не смог оторвать взгляда от его полных страдания глаз. Когда Андрей ударил в очередной раз и оттолкнул Сашу, которая попыталась ему помешать, я продолжал смотреть.

Еще неделю назад мы не знали о его существовании. А сегодня мы пропускаем двести двадцать ватт сквозь сердце, которых у Минувшего не исключено, тоже шестнадцать. Не шестнадцать. Их у него два – вдруг понял я. Одно бьется для жизни. Другое – для невидимости.

Стоп.

Я не мог этого знать. Откуда такая точность? Я никогда не читал о птице, да и сомневаюсь, что о нем написана какая-то книга или, тем более, снят популярный блог.

Это самые одинокие существа на свете. Умерев, они превращаются в каменные изваяния, продолжая наблюдать за миром в своей экзистенциальной замкнутости. Он сидит на горгульях – ему, глупому, кажется, что это его семья. Живет он, то и дело пытаясь найти друзей, озорничая и заигрывая с каждым встречным.

Снова магия. Как на том уроке истории. Чудесное наваждение, поток знания. Я узнавал о птице с каждой секундой все больше. Андрей спрятал электрошокер, он и сам поразился своему зверству, а вот меня поразило совсем другое.

– Это не тот Минувший, – прошептал я.

– Что? – переспросил Джек.

– Людей похитил не птиц.

В двадцати метрах от нас, где-то за поворотом, раздался звук удара электрошокером. Мы посмотрели на Андрея. Он стоял у стены и растерянно оглядывался.

– А где Саша? – спросил он.

Была тут. Теперь ее нет.

Да, мы ошибались.

Мы чертовски сильно ошибались.

* * *

Андрей накрыл курткой клетку с Минувшим. Он стыдился того, что дал волю эмоциям: об этом говорил его взгляд, устремленный в щели каменной кладки. Но я его не винил, и птиц – я был в этом уверен – тоже.

Мы прошли к тому месту, откуда слышали звук.

Саша исчезла.

– Что тебе известно? – Спросил у меня Джек.

– Это был не птиц, – сказал я.

– А кто?

– Послушайте. Все сложно. И я еще плохо во всем разбираюсь. Но мы поймали не того парня. Пошли по ложному следу. Вы можете мне не верить, но я… я… – о, придумал убойный аргумент, – я Любимец Шара.

Тут Джек схватился за волосы и громко закричал. Просто – “А-а-а!”. Потом, резко замолчав, уставился на нас круглыми глазами. Я глянул вниз – был ли слышен вопль прохожим? Джек развернулся, подошел к стене и закричал еще раз. После чего ударил по ней изо всей силы, разбив кулак в кровь.

– Ты что?! – Андрей подскочил к Джеку и принялся оттаскивать его от стены. Но тот ударил еще раз, швырнул электрошокер, оттолкнул Джека и изо всей силы пнул стену. Мужчины стали бороться. Я не знал, что делать. Не вмешиваться же – у меня своя миссия.

И вдруг все стало понятно. Как пить дать. Пропавших людей можно спасти. Не знаю, что придало мне этой уверенности – зрительный контакт с Шаром или вид Джека, поддавшегося влиянию таинственных сил. Я подошел к стене и приложил ладонь к серому камню.

– Я знаю, где ты, – сказал я. – Пожалуйста, успокойся.

Касаясь шершавой поверхности кончиками пальцев, я медленно шел и говорил:

– Мы не враги тебе. Отпусти их.

Я двигался медленно, кошачьей, как мне казалось, походкой. Потом остановился.

– Здесь. Ты отпустишь их на волю здесь.

– Что? – услышал я голос позади и обернулся. Андрей выглядел помятым, как почти все мои рубашки. Под левым глазом красовался фингал.

– Ничего. Джек пропал?

Он кивнул.

– Его засосало в стену. Просто, блин, засосало. Он ударил, и кулак вошел внутрь, и весь Джек вошел внутрь. Ты ведь знаешь, с чем мы имеем дело?

– Да.

– Расскажи, пожалуйста.

– В Древности этих Минувших называли Фелишок[35].

– Фелишок?

– Они жители домов… Вернее так. Не просто жители домов, но – часть их. Их, как бы это… Вот если бы дом был не домом, но живым существом. Это живое начало дома – его и воплощает Фелишок.

– Домовой?

– Нет. Домовой оберегает дом, он дух дома, его хранитель. И вообще, домовой – это сказки. А Фелишок – и есть дом. И он – не сказки. Когда говорят “живет в стенах дома”, то немного лукавят. Живут, все-таки, за их пределами. А этот Минувший живет внутри стен, и иногда тянет за собой других. Он питает дом, питает его людьми. – Я отвернулся от стены и от Андрея и посмотрел на Шар. – Почему – не знаю. Человек вряд ли способен понять дом. Древние орвандцы боялись Фелишок. У них были ритуалы, помогающие сохранить его покой. В награду он даровал людям чувство, которое мы называем: «Я дома».

Я повернулся и обнаружил, что Андрея рядом со мной больше нет.

* * *

Дождь начался без церемоний. Капли не посыпались одна за другой – небесную трубу прорвало целиком. Я промок в одно мгновение. В носках хлюпало. Но мне нужен был этот дождь. От древнего камня, намоченного дождем, поднимается особенный запах – в этом все дело. В нем зашифрован код вечности.

Вы знали, что не бывает разных дождей? Всегда и везде, во все времена идет один и тот же дождь. Поэтому мы испытываем ностальгию. Дождь, который вы видите за окном, видит и ваш любимый герой, и ваши предки, и вы сами, только в детстве или, наоборот, в будущем, когда бросите взгляд на фотографию правнука.

Дождь и ностальгия объединились с тем спокойствием, которым я вооружился в храме, окруженный средневековыми витражами.