Прижала ноги коленями к груди, а затем резко разогнула, ударяя Тиль стопами в живот. Та отпустила мои волосы и завалилась на спину. Кое как поднялась.В голос зарыдав, она неловко уселась спиной к кровати и обняла себя за живот.А затем посмотрела на меня больными глазами, полыхающими ненавистью и слезами. В них отсутствовал разум, сознание, одна обида и боль. За время, которое ей понадобилось, чтобы обхватить пострадавший живот и восстановить дыхание, я успела подняться, поднять красное покрывало и обмотаться им, скрыв наготу тела. Но расстояние с озверевшей Тиль предусмотрительно увеличила.

—Возьми себя в руки!— холодно предупредила я и объяснила расстановку.— Силы не равны, в случае следующего нападения я обмотаю твою шею покрывалом и задушу. Мне иногда удавалось выходить победительницей из сражений с Артуром, а уж с тобой и подавно не будет проблем.

Из ее больных глаз полились слезы, оставляя разводы черных красок на щеках и губах. А Тиль их ловила губами. Плакала спокойно, красиво, стискивая пальцы в кулаки, видимо, готовилась вновь к удару. Но мои угрозы видно ее успокоили.

Она вняла голосу разума, да только верещать не перестала:

—Почему жизнь не справедлива? Почему он не верит мне, а тебе верит? Почему не убил тебя? Я ведь родила ему сына! Долгожданного наследника, а его мысли только о Розе…Розе! Всегда на его уме проклятая Роза!

Из нее вырывался бесконечный поток сознания.Тиль часто и шумно дышала, словно не хватало воздуха. Словно сейчас, вот сейчас. Через секунду испустит духС места не двигалась, но глаза блестели яростью.

Тиль всегда казалась непоколебимой, уверенной, хитрой, но внутри нее скрывалась обиженная, побитая девочка, влюбленная в мальчика.

Ее глаза и лицо опухли от постоянных рыданий, что навело на определенные мысли. Неужели всё время, которое мы провели с Артуром, она поджидала при выходе из гарема, чтобы по окончании беспрепятственно спуститься сюда? Она всё время покорно ждала пока мы закончим «дела»?

Я мотнула головой, тем самым постаралась отбросить жалостливые мысли. Выкинуть их прочь из головы.

Привела себя в порядок: пригладила растрепанные волосы, стряхнула несколько вырванных клочков с плеча, про себя размышляя, какого Дьявола мать наследника (первая женщина земли) пришла ко мне и плачет?

Женский отчаянный вопль завыл эхом вдоль бетонных стен и процарапал мою обнаженную кожу.Я поежилась и, обняв себя за локти, погладила их. Этим жестом стирала с кожи мерзкое ощущение сострадания.

Очередное шутовское представление, призванное вызвать жалость. Я не поведусь на хитрость Тиль. Мне не жаль видеть ее плачущей на коленях. В такое в своем уме не поверишь. Почти жена Артура, мать наследника Бонифациев и плачет возле ног рабыни?

—Почему? Почему он не убил тебя? Почему прячет тебя здесь, а не отдаст людям?

Ее жалобный плач врезался в уши, иглой уколол в нервные окончания и заставил покрыться дрожью. Невидимая рука сдавила сердце, но не настолько болезненно, чтобы я успокаивающе погладила Тиль по голове или подняла ее с колен.Я тоже была долгое время у ног людей, но не плакала.

Я не слушала ее причитания и оскорбления. Не хотелось смотреть на то, как по ее черным волосам и изуродованному косметикой лицу текут слезы.

Не в силах смотреть на ее слезы я просто отвернулась, разглядывая стены.

—Уходи, скоро прибудут служанки. Попробуй только изобразить перед ними пострадавшую. Это и есть твой хитрый план, как подставить меня? Честно сражаться за любимого не умеешь, предпочитаешь грязную клевету? Поднимайся!— приказала ей.

Она сразу прекратила истерику, оскалилась, обнажая ряд белых зубов, резко подняла голову и взглянула на меня, да так что можно сгореть в огне ее ненависти. Тиль громыхнула руками с тяжелыми золотыми браслетами по полу:

—Умоляю тебя, умри!— попросила она, срывая злость вновь и вновь колотила по полу, но только мечтала колотить кулаками не по полу, а по мне.— Измени ему, заставь его возненавидеть тебя! Сделай хоть что-нибудь!

В заключительный раз она со всей силы шарахнула кулаками по бетонному полу, а я просто стояла и смотрела, медленно осознавая, что это не выступление. Даже Тиль не способна настолько ярко изобразить сломленную женщину. Никогда не видела ее настолько открытой и поломанной. Ее никто не бил, не унижал, живет в шелках и среди горсти монет, а плачет, словно ее сердце исходит кровью, которая вытекает из глаз уже прозрачными слезами.

Еще сильнее раздались звучные рыдания, терзающие мечом мой слух. Тиль, стоя на коленях, склонилась лбом к полу. Ладонями обхватила голову, а пальцами впилась в волосы. Ноготь на среднем пальце от ударов по полу сломался и оторвался. Свежая кровь потекла по руке.

Я смотрела на нее не в силах пошевелиться. Жаль видеть правительницу такой сломанной. Любовь делает людей слабыми. Уничтожает.

Всхлипывая, она обессилено повалилась на бок, плечом оперевшись на мою кровать. Окровавленные пальцы убрала от лица. А после уставилась равнодушным убитым взглядом в стену. Мертвые люди создают впечатление более живых. Тиль же — живая, но мертвая.Мне не хотелось смотреть на ее показные страдания. Почему она пришла именно ко мне, чтобы сказать то, что у нее бурлило внутри? Мне зачем всё это надо? Пусть подругам рассказывает.

—Уходи немедленно,— повторила в очередной раз.— Твои проблемы меня не волнуют. И советую думать о ребенке, а то останешься без молока.

—Мне не нужен ребенок, если Артура нет рядом.

Меня искренне шокировало ее высказывание, поэтому резко перевела взгляд с двери на сидевшую на полу Тиль с глубоким ощущением будто женщина действительно сошла с ума. Не нормальные речи. Она — ненормальная. Очень сильно хотелось встряхнуть ее за плечи и надавать пощечин, чтобы привести в рассудок.

Это же ребенок. Ребенок. Как можно поставить своего ребенка ниже мужчины, пусть и любимого? Моя мама погибла при родах, отец хоть эгоист и воин в одном лице, но пытался вырастить меня. Пусть вся его забота была обычным расчетом. Планировал отдать меня в семью Рафаэля и заиметь связи, но более или менее заботился обо мне. Ведь в детстве я чувствовала искреннюю тревогу отца.

Меня перекосило от омерзения от одного взгляда на Тиль.

—Слышал бы Артур твое признание, убил бы тебя на месте.

Так хотела этого ребенка, а теперь он ей не нужен.

—Всё из-за тебя, всё из-за тебя…— как умалишенная она повторяла одно и тоже, будто заело. Жизнь застряла в одном состоянии. Мне не хотелось слушать ее жалобы, поэтому попыталась взять ее за локти и поднять, но она сопротивлялась, как непослушный ребенок. Выворачивала руки и спадала на пол.

Плюнув, прекратила дергать ее. Держа покрывало возле груди, я прошла к двери и указала на нее пальцем, приказывая исчезнуть. Мне не нужны ее страдания, поскольку она меня не жалела, когда раз за разом унижала и оскорбляла, втаптывая меня в грязь своими золотыми сандалиями.