борющихся сторон наблюдала только с точки зрения интересующей ее одной части. Мы видели, что обе стороны были одинаково нужны России. Значение Московского совещания было, конечно, не в программах, воплощенных в различных декларациях, резолюциях и речах, а в определении меры власти, представляемой различными общественными организациями-участниками. Правительство стремилось почувствовать пульс страны, почувствовать ее волю. Представители соответствующих партий и организаций стремились взвесить авторитет власти в государстве: одни стремились укрепить ее, другие искали ее ахиллесову пяту. Самый острый, Самым напряженным моментом совещания было появление главнокомандующего генерала Лавра Корнилова. Для левой части совещания он был символом будущей «контрреволюции». Для правой стороны он был чуть ли не «национальным героем», которому суждено было свергнуть «безвольное Временное правительство, узника Советов» и установить сильную власть.

Какая из двух сторон представляла большинство народа в то время, с 13 по 15 августа? Ответ на этот вопрос был вполне ясен для всех, кто не был ослеплен партийными страстями и социальной ненавистью. Чтобы узнать ответ, нужно было только ознакомиться со списком организаций, подписавших декларацию, зачитанную председателем Всероссийского исполнительного комитета съезда Советов Чхеидзе.

В список вошли сам Комитет, Исполнительный комитет съезда крестьян, комитеты, представляющие фронт и армию, кооперативные организации, Земгор, Всероссийский железнодорожный союз, большинство городских Советов, избираемые на основе всеобщего голосования, и т. д. и т. п. Одним словом, слева была представлена народная Россия, все демократические, революционные элементы страны, в руки которых попал весь аппарат национальных и местных администраций. После полугодового опыта революции эта Россия признала высшую власть Временного правительства и вместо прежних абстрактных деклараций вынесла на Московское совещание практическую программу политического и экономического восстановления страны, программа, хотя и не совсем пригодная в качестве основы непосредственной правительственной политики, тем не менее была реальной, конкретной программой. Общественные организации и партии, составлявшие левый сектор Московского совещания, вместе представляли собой несомненную опору государства. Они составляли плотину, за которой еще бушевали стихийные классовые противоречия низших слоев населения, раздуваемые большевистской демагогией и немецкой агентурой.

Но кто был справа? Вся финансово-промышленная аристократия страны. Элита городской либеральной интеллигенции. Эти две силы были нужны новой России. Но на Московском совещании они уже были представлены большинством «бывших», выступавших от имени групп, как таковых канувших в лету 27 февраля 1917 г.

Здесь были представители Думы, Государственного совета, Союза помещичьего дворянства, выступавшего под новым названием «Союз помещиков», бывшие городские и земские чиновники, профессора, журналисты и, наконец, представители высшего командования, Всероссийский союз офицеров, Совет казаков, Союз георгиевских кавалеров и другие военные организации. Фактически офицерские организации во главе с командным корпусом представляли собой единственную физическую силу, имевшуюся в распоряжении всех правых сил совещания. Незадолго до открытия совещания имущие элементы России создали в Москве постоянно действующий политический центр под названием Совещание общественных деятелей. Это совещание избрало свой собственный Совет, ставший ядром тогдашней «белой» России, которая при известных обстоятельствах повела себя точно так же, как наш Совет в первые недели революции.

В последний день совещания произошла знаменитая сцена, когда Церетели, главный представитель левого крыла совещания, и Бубликов, ведущий представитель промышленной и финансовой России, обменялись рукопожатием на сцене Большого театра, символизируя тем самым всем людям союз вокруг беспартийного, национального Временного правительства, перемирия между капиталом и трудом во имя борьбы за Россию. Но в этот самый момент, за кулисами совещания, некоторые лидеры правых вместе с бывшими и действующими командирами на фронте подписывали смертный приговор новой коалиции, союзу рабочих и буржуазных сил страны, санкционировав безумную попытку жалкой группы офицеров и политических авантюристов уничтожить Временное правительство, т. е. полностью разрушить единственную дамбу, которая одна только и могла спасти Россию от нового взрыва анархии.

Вернувшись с Московского совещания, я более чем когда-либо чувствовал, что Россию можно спасти, лишь неуклонно следуя по тому пути, по которому ее вело Временное правительство с самого первого дня революции. Правда, в начале августа в кабинете было только три члена первоначального Временного правительства, созданного Революцией — Терещенко, Некрасов и я. Мы все трое, более полугода следившие за ходом событий в России изо дня в день с самой центральной точки обзора, видели, как медленно, но верно росла в силе и устойчивости новая Россия, преодолевая одну за другой все политические, экономические и психологические препятствия. Приближался конец кампании 1917 года. Общая межсоюзническая проблема на фронте была решена. Ленин скрывался. Советы были отодвинуты на задний план национальной жизни. Укрепилась власть государства. Через три месяца должно было собраться Учредительное собрание, за три месяца, в течение которых предстояло еще много напряженной работы, но в рамках более сильной, более твердой государственной организации.

Все это было совершенно ясно всякому, обладающему хоть сколько-нибудь здравым смыслом, объективным видением. Казалось, не слишком много было ожидать такой объективности от политической и культурной верхушки России, которая всего за несколько месяцев до этого была свидетелем роспуска монархии и на себе испытала все язвы старого режима. Они, старые, опытные политические вожди, должны были лучше других понять то громадное, сверхчеловеческое терпение, которое требовалось в управлении Россией в первые месяцы после катастрофы, равного которому, быть может, не было со времен падения Римской империи.

Однако терпения не хватило!

Еще шаткая дамба, защищавшая Россию от разорения и распада, была взорвана руками людей, которых можно было обвинить во всем, кроме отсутствия патриотизма. Но есть, по-видимому, слепая любовь к родине, которая хуже открытой ненависти. Московское совещание стало прологом к страшной драме, развернувшейся между Могилевом, штабом главнокомандующего, и Петроградом, резиденцией Временного правительства.

Глава XIV

Заговор справа

Безумный мятеж главнокомандующего, открывший двери в Кремль большевикам и в Брест-Литовск Людендорфу, был последним звеном в заговорах правых против Временного правительства. Зарубежное общественное мнение склонно рассматривать корниловское движение как почти неожиданный взрыв ярого патриотизма со стороны Корнилова и его сторонников. В соответствии с картиной, изображающей русскую историю февраля-октября 1917 г. как процесс постепенного и нарастающего распада, советизации и большевизации государства, мятеж генерала Корнилова представлен как героический поступок самоотверженного патриота, стремящегося напрасно освобождать Россию от «безвольного» правительства и спасти свою гибнущую страну у самого края пропасти.

В действиях людей, подготавливавших заговор главнокомандующего против правительства, доверившего в его руки армию, в самые критические месяцы войны не было ничего внезапного. Наоборот, заговор развивался медленно, планомерно, с хладнокровным расчетом всех факторов, влияющих на его возможный успех или провал. По мнению некоторых из его сторонников, заговор не был мотивом бескорыстного патриотизма. Наоборот, мотив был чрезвычайно эгоистичен, правда, не из личного, а из классового эгоизма. Чтобы избежать недоразумений, я хочу добавить