Я вырвал руку и, повернувшись к Александру спиной, шагнул вперед, туда, где снег был глубже.

Сцена 18

Александр тенью поднимался за мной все три лестничных пролета. Бальный зал занимал два этажа, четвертый и пятый, вонзаясь стеклянным атриумом в луну; вдоль него шел длинный балкон.

Рождественская маска традиционно бывала очень зрелищной, и зима 1997 года не стала исключением. Мраморные полы натерли до такого блеска, что гости ходили словно по зеркалам. Плакучие смоковницы в глубоких квадратных вазонах по углам были украшены крошечными белыми лампочками и гирляндами из лент и проволоки, от которых по залу разлетались золотые сполохи. Люстры, подвешенные на толстых цепях, шедших от стены к стене на десять футов выше балкона, заливали толпу теплым свечением. На столах, выставленных вдоль западной стены, громоздились чаши пунша и блюда с крошечными закусками, а вокруг них, как мотыльки возле фонаря, вились уже пришедшие студенты. Все облачились в лучшие наряды, но скрыли лица – на всех мальчиках были белые маски-бауты, на девочках – небольшие черные моретты. (По сравнению с ними наши маски выглядели ошеломляюще изысканно, они и должны были выделяться среди моря невыразительных безымянных лиц.) На одной стороне зала собрались студенты музыкального отделения со своими инструментами, на изящных серебристых пюпитрах перед ними стояли ноты. Под сводами разливался вальс, воздушный и прекрасный.

Едва мы вошли, все обернулись к нам. Александр сразу устремился в толпу – высокая заметная фигура в черном и змеино-зеленом с серебром. Я задержался у двери, дожидаясь, чтобы народ перестал таращиться, потом медленно, не привлекая внимания, двинулся вдоль края зала. Я искал проблески цвета, надеясь найти Джеймса, или Филиппу, или Мередит. Как и на Хэллоуин, мы не знали, с чего начнется действие. В зале электрическим током дрожало ожидание. Моя рука лежала на рукояти ножа, висевшего у меня на поясе. Я два часа провел во вторник с Камило, разучивая поединок для первой дуэли пьесы. Кто Тибальт и где он прячется? Я был готов.

Оркестр смолк, и почти сразу с балкона раздался голос:

– Ссора-то промеж нашими господами и мужиками[65].

Две девочки – мне показалось, обе с третьего курса – перевесились через перила балкона на западной стене. Их глаза скрывали простые серебристые полумаски, волосы были гладко зачесаны назад. Одеты они были мужчинами, в бриджи, сапоги и дублеты.

– А это все равно, – ответила вторая. – Я себя покажу тираном: подравшись с мужиками, пущу кровь девкам.

– Девкам кровь пустишь?

– Они ж не бабы; сам понимай.

Они нарочито рассмеялись, грязно, как самцы, и к ним с готовностью присоединились зрители, стоявшие внизу. Но когда в зале появились Эбрахам и Балтазар (такие же третьекурсницы), Грегори и Сэмпсон перекинули ноги через ограждение и стали слезать по ближайшей колонне, крепко хватаясь за увивавшую ее зелень. Едва они коснулись пола, одна присвистнула, и двое слуг из дома Монтекки обернулись. Показ кукиша – сопровождаемый новым взрывом смеха – быстро перешел в спор.

Грегори: Вы подраться хотите?

Эбрахам: Подраться, сударь? Нет, сударь.

Сэмпсон: Если пожелаете, я весь ваш: мой хозяин вашему не уступит.

Эбрахам: Не лучше нашего.

Сэмпсон: Куда лучше, сударь.

Эбрахам: Брешешь!

Все это кончилось неуклюжим поединком двое на двое. Зрители (сгрудившиеся теперь вдоль стен) следили за ним с наслаждением, хохоча и подбадривая своих любимцев. Я ждал, пока не почувствовал, что драка достаточно созрела, чтобы ее прервать, потом ринулся вперед, вытащил кинжал и разнял девочек.

– Эй, дурни, разойдись, – сказал я. – Мечи долой, творите бог весть что.

Они расцепились, тяжело дыша, но из другого конца зала зазвенел новый голос. Тибальт:

– Как, ты связался с малодушной чернью? / Бенволио, на смерть свою взгляни.

Я развернулся. Толпа расступилась вокруг Колина, который стоял, глядя на меня сквозь прорези в черно-красной маске, которая по бокам была круто вырезана назад от скул, угловато, по-рептильи, и напоминала крылья дракона.

Я: Я их мирю, и все. Рапиру спрячь —

Или давай разнимем драку вместе.

Колин:

Клинок в руках, а говорит о мире!

Я ненавижу это слово так же,

Как пекло ада, как Монтекки, всех,

И первого тебя: деремся, трус!

Колин бросился на меня, и мы сшиблись, как пара бойцовских петухов. Мы делали выпады и парировали их, пока четыре девочки не ринулись в драку под крики сотен смотревших на это студентов в масках. Колин в одно мгновение повалил меня и потянулся к моему горлу, но я знал, что Эскал прибудет вовремя, чтобы предотвратить мое удушение. Он – вернее, она – появился на верхней ступени лестницы на балкон с ошеломляющим царственным великолепием.

– Бунтовщики, спокойствия враги, / Пятнающие сталь соседской кровью… Они не слышат?

Но мы, напротив, мгновенно прекратили потасовку. Колин отпустил меня, я перекатился и поднялся на колени, глядя вверх на Мередит в немом изумлении. Она выглядела таким же князем, каким был бы любой из парней: густые рыжие волосы убраны в длинную косу, красивые ноги спрятаны в кожаные сапоги, лицо затенено белой маской, мерцавшей, точно ее окунули в звездную пыль. Длинный, до пола, плащ мел за ней ступени, пока она спускалась по лестнице.

Мередит:

Эй, вы, люди, звери,

Что гасят пламя ярости зловредной

Фонтанами багряными из вен,

Под страхом пытки из кровавых рук

Оружие больное бросьте наземь

И слушайте, что скажет в гневе князь!

Мы послушно побросали кинжалы.

Мередит:

Три схватки, порожденные словами,

Мир наших улиц трижды нарушали,

И граждане почтенные Вероны

Разоблачались из одежд приличных,

Чтоб алебарду старую поднять

Рукою старой, омертвевшей в мире,

И злобу, вас мертвящую, унять.

Она медленно прошла между нами, высоко подняв голову. Колин отступил и поклонился. Я и девочки преклонили колено. Мередит взглянула на меня сверху вниз, подняла затянутой в перчатку рукой мой подбородок.

– Кто впредь на наших улицах дерзнет / Нарушить мир, за то заплатит жизнью. – Она развернулась на месте, подол ее плаща хлестнул меня по лицу. – На этом всё покамест, разойдитесь.

Девочки и Колин, склонившись, стали собирать разбросанное оружие и сорванные части костюмов. Но князь потерял терпение.

– Под страхом смерти, повторяю, прочь!

Мы разбежались прочь из центра зала, который взорвался аплодисментами,