– У нас есть причины дергаться, – сказала она. – Один однокурсник у нас погиб, вторая только что свалилась с каким-то нервным срывом.

– И как, по-твоему, это выглядит? – спросил Александр. – Я понимаю, нельзя делать вид, что нас это не задело, но если мы начнем себя вести, словно мы кого-то убили, все задумаются, а вдруг и правда?

– Мы его не убивали, – внезапно разозлившись, ответила Мередит.

Я опознал рефлекс: чувство вины начало брыкаться в ответ на предположение, слишком похожее на правду.

– Нет, конечно, нет, – сказал Александр, жаля каждым словом. – Мы просто дали ему умереть.

Тогда казалось, что эта разница очень важна. Но за следующие несколько недель, когда мы оправились от временного помешательства того утра, она понемногу становилась все менее и менее существенной. Слова Александра оборвали последнюю ниточку притворства. К тому времени мы уже знали так же хорошо, как и Ричард, что разницы не было никакой.

Александр встал, обвел всех гневным взглядом, хлопая себя по карманам.

– Мне надо покурить. Найдите меня, если будут новости.

Он резко вышел из комнаты, уже сунув в рот сигарету. Джеймс посмотрел ему вслед, потом сгорбился и уронил голову на руки. Филиппа села на подлокотник его кресла, положив ладонь ему на шею, и склонилась поближе, сказать что-то, что я не расслышал. Как только Александр ушел, Мередит взглянула на меня со смесью негодования и растерянности.

– С чего его понесло? – спросила она.

– Понятия не имею.

Сцена 17

Три дня спустя я остался в Башне один, готовился к маске и к нашему урезанному представлению «Ромео и Джульетты». Костюмеры одели нас в стиле, который сами описали как «carnevale кутюр»; насколько я понял, он не относился ни к какому конкретному историческому периоду, но требовал обилия бархата и золотого шитья. Я осмотрел свое отражение в зеркале, повернулся одним боком, потом другим. Походил я на мушкетера, но из самых ярких и обеспеченных. Короткий плащ, который мне выдали, висел на одном плече, поперек груди шла удерживающая его искрящаяся лента. Я смущенно ее подергал.

Джеймс и девочки уже ушли (кроме Рен, которая, насколько мы знали, все еще лежала в медпункте), да и у меня оставалось всего несколько свободных минут. Я попытался натянуть сапоги стоя, но быстро повалился на бок на кровать и завершил процесс уже там. Маска лежала на тумбочке, глядя на меня пустыми глазами. Красивая, прямо-таки волшебная вещь – исчерченная наискосок пересекающимися золотыми линиями, ромбы между которыми были закрашены мерцающим синим, черным и серебряным. (Их сделали для нас по мерке студенты художественного факультета, так что ни на кого другого они бы правильно не сели, и нам сказали, что мы можем оставить их себе.) Я неловкими пальцами завязал шелковую ленту на затылке, вполголоса бормоча свои первые реплики, потом взглянул на себя в последний раз и поспешил вниз по лестнице.

Александр был в библиотеке, но поначалу я его даже не узнал, и он меня так напугал, что я отступил назад. Он поднял голову от тонкой полоски белого порошка на кофейном столике. Его пронзительные глаза смотрели на меня из двух глубоких отверстий в зелено-черной маске, пошире моей и не такой изящной, сужавшейся к концу носа в тонкое дьявольское острие.

– Ты что делаешь? – спросил я громче, чем собирался.

Он покрутил между пальцами трубочку от шариковой ручки и сказал:

– Просто решил немножко кайфануть перед балом. Хочешь присоединиться?

– Что? Нет. Ты серьезно?

– Серьезней, чем обычно, и тебе / Пристало то же[64].

Он склонился к столу и с силой вдохнул. Я отвернулся, не желая смотреть, я был зол на него по какой-то неуловимой, бестолковой причине. Услышав, как он выдохнул, я снова повернулся к нему. Дорожка исчезла, а он сидел, положив руки на колени и откинув голову назад; глаза его были полузакрыты.

– Так, – сказал я. – И давно это продолжается?

– Ты меня отчитывать собрался?

– Основания есть, – ответил я. – Остальные знают?

– Нет. – Он поднял голову и уставился на меня пугающе пристально. – И я жду, что так и останется.

Я взглянул на часы; мысли у меня путались.

– Мы опоздаем, – коротко сказал я.

– Тогда идем.

Я вышел из библиотеки, не глядя, пойдет ли он следом. Уже на тропе, на полпути к Холлу, он наконец догнал меня и пошел со мной рядом.

– Ты весь вечер будешь от меня нос воротить?

Он настолько походя это спросил, что я был уверен: ему наплевать, даже если буду.

– Подумываю об этом, да.

Он снова рассмеялся, но смех прозвучал как-то искусственно. Я нетерпеливо двинулся дальше. Мне хотелось от него уйти, затеряться в толпе, среди людей, которых я не знал, и не думать о случившемся еще несколько часов. Плащ тяжело свисал у меня с плеч, но холод просочился под него и грыз мне кожу сквозь тонкую рубашку и дублет.

– Оливер, – сказал Александр, но я пропустил это мимо ушей.

Он едва мог угнаться за мной, легкие работали на пределе, превращая ледяной воздух во что-то, чем можно было дышать. Под ногами у нас хрустел снег, покрытый хрупкой корочкой льда; внизу лежала плотная пудра.

– Оливер. Оливер! – В третий раз позвав, он схватил меня за руку и развернул к себе лицом. – Ты правда собираешься из-за этого говниться?

– Да.

– Ладно. Слушай. – Он так и держал меня за руку, вцепившись слишком крепко, так что пальцы промяли мышцу, пока не дошли до кости. Я скрежетнул зубами; я был почти уверен в том, что он даже не осознает, что делает, и не хотел признать, что возможен и более пугающий вариант – что он понимает. – Мне просто нужно немножко себя подстегнуть, чтобы сдать экзамены. Когда увидимся в январе, я буду чист.

– Уж постарайся. Ты вообще думал, что будет, если Колборн найдет в Замке эту дрянь? Он только и ждет, когда появится повод заново все вытащить на свет, и, если ты ему такой повод дашь, помяни мое слово, убью.

Он уставился на меня, маской к маске, его взгляд был каким-то настороженным и подозрительным, но я не понял, что он значит.

– Что на тебя нашло? – спросил он. – Говоришь, как будто это и не ты.

– А ты ведешь себя, как будто это не ты. – Я попытался высвободить руку из его хватки, но его пальцы были крепко сомкнуты у меня на бицепсе. – Ты же не настолько