Я полагаю, что их реальное очное знакомство произошло по моей инициативе, когда Ширак еще был мэром Парижа, а Собчак уже – Санкт-Петербурга. Один из первых приездов Собчака во Францию, уже не припомню по какому поводу, случайно совпал со съездом мэров французских городов, который традиционно проходил в городской ратуше Парижа под эгидой мэра Жака Ширака.

У меня был гостевой пригласительный VIP-билет в мэрию, и я попросил помощника согласовать с протокольной службой Ширака возможность приезда на прием по случаю завершения съезда с моим гостем – мэром Санкт-Петербурга Собчаком.

Во время коктейля я представил Жаку Шираку Анатолия Собчака, которые заочно, конечно, были знакомы; они явно понравились друг другу, промелькнули какие-то признаки взаимной симпатии. Для протокольной беседы вышли из общего зала в небольшой кабинет.

Анатолий Александрович пригласил Ширака посетить город на Неве, а Ширак ответил, что он всегда будет рад видеть дорогого гостя в Париже и уделить ему больше, чем сегодня, времени и внимания.

Потом, через какое-то время, в мае 1995 года, Ширак убедительно выиграл президентские выборы во Франции. Спустя два года Анатолий Александрович был вынужден воспользоваться гостеприимством Ширака для получения временного вида на жительство, минуя запрос унизительного статуса политического беженца.

Жак Ширак – очень опытный и осторожный политик, без его дружеского согласия, но с оглядкой на положительную позицию «друга Бориса», Собчак по французским законам не смог бы легально остаться во Франции более трех месяцев. Правда, были и другие демарши в поддержку опального Собчака с моей стороны и стороны Юрия Рыжова, тогдашнего посла России во Франции.

В Париже Анатолий Александрович, как он мне говорил, поселился у потомка русских эмигрантов по материнской линии Владимира Рэна – скажу честно, что в гостях у него никогда не бывал. Писал он небольшие книги-брошюры, которые дарил в том числе нам с Оксаной; выступал на различных форумах, тусовках. Он, естественно, очень переживал случившееся и тосковал по родине и Петербургу.

Несмотря на все обиды, в том числе на нового губернатора Санкт-Петербурга Яковлева, при любой возможности Собчак призывал французских бизнесменов развивать торговлю и инвестировать в экономику любимого города.

Однажды – кажется, это было в начале мая 1999 года – ко мне в торгпредство пришел опальный Собчак и попросил помощи. По его словам, ему звонили из России: во Францию должен был прилететь следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России («важняк») Владимир Лысейко, чтобы допросить Анатолия Александровича по открытым против него уголовным делам.

Желательно было, чтобы допрос состоялся на российской территории – был важен юридический статус, которым обладают российские загранучреждения.

Собчак опасался, что если это будет организовано в российском посольстве, из которого к тому времени уже уехал наш соратник Юрий Рыжов, то его могут усыпить и нелегально вывезти в Россию на съедение Генпрокуратуре. Думаю, что эти опасения были излишни, Путин был уже во власти, всё было заранее решено.

Между тем он просил меня, если это возможно, выделить для следователя на несколько дней торгпредскую служебную квартиру, закрепить за ним машину, для допросов – изолированное помещение, чтобы никто не мешал, и машинистку, которая умеет молчать (это было самое трудновыполнимое условие).

Все эти просьбы были удовлетворены. Допросы и оформление протоколов продолжались полных три дня. Перед отъездом из торгпредства в аэропорт следователь, очевидно прочтя в моих глазах немой вопрос, сказал:

– Не волнуйтесь, получен сигнал (он выразительно поднял указательный палец) – все обвинения с вашего Собчака будут сняты: формулировка – «в связи с отсутствием состава преступления». Что-то в этом роде. Скоро, не опасаясь ареста, он сможет вернуться в Россию.

По такому случаю мы отметили это событие походом в ресторан. Собчак не злоупотреблял алкоголем, но перед обедом мы выпили, как принято во Франции, по бокалу шампанского с ликером из черной смородины – на аперитив, во время обеда по два бокала красного вина и на дижестив по рюмке коньяка. Оба немного расслабились, и Анатолий Александрович, обычно такой сдержанный и скрытный, впервые заговорил о проблемах семьи, с которой предстояло встретиться, из чего я понял, что в личной жизни он человек не самый счастливый.

Через месяц Собчак заволновался и засобирался в дорогу. Какое-то время сохранялась неопределенность, чего-то он все-таки опасался: в Россию были куплены несколько разных авиабилетов на различные даты и по различным маршрутам. Очевидно, он знал гораздо больше, чем рассказывал, о Юрии Шутове и других своих врагах. В июле 1999 года Собчак с радостью и благополучно вернулся в Россию.

Пока Анатолий Александрович был во Франции, им интересовалась не только российская прокуратура. Известный французский адвокат Патрик Брюно спросил меня однажды, не знаю ли я адрес квартиры, которую «на коррупционные деньги» в Париже купил господин Собчак. И еще – в каком банке он хранит полученные в России взятки (уж не в «Креди Лионе» ли) – господин Шутов интересуется.

Я ответил, что адрес квартиры знаю, но насколько я понимаю, это чужая, арендованная другим человеком квартира, в которой господин Собчак занимает одну маленькую комнату – письменный стол, кресло и кровать.

Что касается коррупционных денег, то я не в курсе, но тоже – очень сомневаюсь, что таковые имеются.

После смерти Анатолия Александровича по просьбе его жены Людмилы Нарусовой я помог переправить в Санкт-Петербург в качестве семейных реликвий этот письменный стол и кресло, рукописи и архивы, а также другие личные вещи, которые я позже увидел в их питерской квартире.

Квартира, в которой, по официальной версии (и я ее поддерживал) нашел пристанище опальный Собчак, как я уже упоминал, арендовалась в Париже Владимиром Рэном, потомком русских эмигрантов, владельцем небольшой фирмы, которая сдавала в аренду автомобили, в том числе с русскоязычными водителями.

Владимир Рэн за копеечную арендную плату получил это социальное жилье, большую государственную квартиру с видом на Дом инвалидов с одной стороны и на Эйфелеву башню – с другой. Квартира находилась в центре Парижа, в VII, пожалуй, самом дорогом округе города.

Во Франции существуют два типа почти бесплатного социального жилья: полутрущобы для бедных и льготное элитное для некоторых министров, генералов и т. д. Обычно такая льгота предоставляется французам, оказывающим стране большую услугу.

Странная история, и вопросов, как всегда, очень много. Кем на самом деле был Владимир Рэн? Откуда они с Собчаком знали друг друга? Я никогда не интересовался.

Рэн всё время ходил с хорошим дорогим фотоаппаратом и снимал всё подряд. Он делал сотни коллективных фотографий наших делегаций в российском посольстве и торгпредстве, представительстве ЮНЕСКО и Российском культурном центре, на благотворительных вечерах и концертах, на крестинах и похоронах, днях рождениях и награждениях и т. д. Часто он приходил без приглашения или сопровождая кого-то из гостей (например, главу Дома Романовых). Очень активный был человек.

Мы были знакомы с Рэном около 15 лет. За это время я не менее 100 раз попадал в объектив его фотоаппарата, но ни разу не получил ни одной фотографии… Многократно я и сам просил его о каких-то фотографиях, но Рэн отнекивался, говорил, что потерял эти негативы.

Спецслужбы всех стран, несмотря на неизбежные отличия, в чем-то очень похожи. Каждый гражданин (например, Франции), который часто бывает в дипломатических представительствах другой страны (например, России) или несколько раз посетил эту страну, неизбежно приглашается в соответствующие службы для вежливого вопроса типа: «А что вы там делали, чего, собственно, забыли?»

Иногда, со слов наших эмигрантов, которые после августа 1991 года в тоске по родине зачастили в Россию или российские представительства, французские спецслужбисты показывали им фотопортреты различных людей, вырванные из каких-то коллективных фотографий. На этих фотографиях люди с удивлением узнают своих соседей по последней «тусовке», на которой их активно снимал именно Рэн.

Отсюда у него появился псевдоним «Фотограф». Эмигранты, которые знали родителей Рэна, утверждали, что его мать была русской, а отец – французом, сотрудником какой-то специальной службы, и именно он втянул Рэна в эту специфическую деятельность. У Рэна не было детей, и сам он уже ушел в мир иной. Поэтому я с некоторыми допущениями и изменениями описываю эту неоднозначную ситуацию, в которой оказался Собчак.

Когда пришло печальное известие о неожиданной смерти Собчака, я очень удивился, ведь Анатолий Александрович, как мне казалось, во Франции был вполне здоров. Регулярно гулял и даже, как он говорил, бегал в Булонском лесу.

Проживавший в Париже