Шрифт:
Закладка:
Фузилёров сменяли в воскресенье, медленно и со всей осторожностью – уже стемнело и повсюду вокруг рвались снаряды. Командир батальона и по меньшей мере еще один офицер выехали верхом. По пути к Овиллерскому посту они наткнулись на несколько хваленых танков, что с грохотом подползали к позициям. «Лошади здорово перепугались, – рассказывал один из раненых офицеров, что ехал в том отряде. – Ни кони, ни всадники прежде никогда не видели и не слышали танков».
Для младшего лейтенанта Толкина из 11-го батальона Ланкаширских фузилёров 25-й дивизии битва на Сомме закончилась, но комфорт, покой и безопасность казались недосягаемо далекими. Фузилёров постепенно переводили из Пятой армии, в составе которой они воевали на Сомме, во Вторую армию, которая уже давно ассоциировалась со зловещим названием «Ипр». В понедельник 23 октября 1916 года над палаткой Толкина в лагере между Альбером и Бузенкуром забрезжил туманный, сырой рассвет: промозглая погода как раз совпала с несколькими парадами. 74-я бригада была проинспектирована бригадным генералом в Альбере, а затем на автобусах доставлена на десять миль западнее, на инспекцию к командующему дивизией генерал-майору. По крайней мере, там нашелся барак, где приклонить голову. На вторник пришелся последний марш-бросок – тринадцать миль по размытым дорогам от Ваданкура до Боваля, где Толкин еще в сентябре побывал на мессе по пути к Франквилю. С тех пор как в июне он покинул Этапль, Толкин паковал снаряжение и перебазировался с одного места на другое сорок пять раз. Теперь, впервые почти за месяц, он уснул не в палатке, не в землянке и не в шалаше, а под настоящей крышей, в Бовале, на Рю де Л’Эпинельт.
25 октября, в среду, Толкин почувствовал себя неважно, но подал рапорт о болезни не раньше, чем фузилёров проинспектировали и поблагодарили генерал Гоф, командующий Пятой армией, и фельдмаршал Хейг, главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции. В пятницу, в холодный дождливый день, Толкин отправился к военному врачу с температурой 103[96].
Он заболел окопной лихорадкой – «подарком» от неизбежных платяных вшей: вши плодились в швах одежды, и в кровь при укусе попадала бактерия Bartonella quintana. С момента укуса могло пройти от двух недель до месяца. Британские солдаты обыкновенно винили вшей из захваченных немецких окопов и, вероятно, при всей своей предубежденности были не так уж и неправы: в конце концов, солдаты в преддверии поражения обычно менее чистоплотны, нежели наступающие победители. Эверз пересказывает эпизод будней на Сомме, где в роли безымянного офицера связи мог бы фигурировать Толкин: «Однажды мне случилось заночевать вместе с командиром пулеметчиков и начальником связи бригады в одном из захваченных немецких блиндажей… Мы устроились на ночлег в надежде хоть немного поспать, но судьба распорядилась иначе. Едва мы улеглись, как воспряли орды вшей. Мы сходили к военному врачу – он тоже разместился в блиндаже вместе со всем своим оборудованием, – и он дал нам какую-то мазь против этих тварей. Мы обмазались ею с ног до головы и, преисполненные надежды, прилегли снова, но глаз так и не сомкнули – вместо того чтобы отогнать вшей, мазь, по-видимому, послужила чем-то вроде hors d’oeuvre[97], и мелкие кровопийцы с удвоенной энергией накинулись на пиршество».
Медицинская служба 1916 года, при всем ее героизме, с окопной лихорадкой как таковой (ее назвали «пирексией неясного генеза») справляться не очень умела. Больному предписывался отдых; предполагалось, что симптомы – резкий упадок сил и нарушенное равновесие, зачастую сопровождающиеся сыпью, головной болью, сильными болями в ногах и спине – будут развиваться естественным путем, пока не сойдут на нет. В единичных случаях устойчивая лихорадка могла привести к сердечной недостаточности, но Толкину Bartonella quintana спасла жизнь.
В армии к любой попытке «отговориться болезнью» относились крайне подозрительно, но по поводу состояния Толкина никаких вопросов даже не возникало. Он покинул 11-й батальон Ланкаширских фузилёров ровно четыре месяца спустя после того, как к нему присоединился, – в субботу, 28 октября 1916 года, – и был отправлен в офицерский госпиталь в Жезенкуре, неподалеку от Боваля. В воскресенье военно-санитарный поезд доставил его из Канда в Ле-Туке, на койку в госпитале герцогини Вестминстерской. Той же ночью 11-й батальон Ланкаширских фузилёров тоже покинул Канда железной дорогой и отбыл в направлении Фландрии. С момента приезда Толкина батальон потерял более шести сотен человек: четыреста семьдесят ранеными, шестьдесят семь убитыми, семьдесят пять пропали без вести. Лишь благодаря новобранцам, завербованным за это время, подразделение продолжало существовать. Но Толкин остался цел и невредим – и до поры до времени оказался в безопасности.
Одинокий остров
Воздушные замки
Температура не спадала. Толкин написал подполковнику Бёрду, своему командиру, сообщая о своем местонахождении. Между тем минул день Всех Святых; больной, проведя в госпитале в Ле-Туке девять дней, был отправлен поездом в Гавр. Там 8 ноября 1916 года он поднялся на «борт до Блайти», столь желанный сердцу солдата. Пароход «Астуриас» – почтово-пассажирское судно в мирное время – сейчас был ярко подсвечен, выкрашен в белый цвет и расписан зелеными полосами и красными крестами, чтобы вражеские подводные лодки видели: это госпитальное судно, а не военный объект. Корабль был большой, комфортабельный, с удобными койками; на следующий день, в ходе десятичасового переезда через пролив, пассажирам обеспечивались морские ванны. Отправляемые на родину солдаты в большинстве своем были ходячими ранеными – счастливцами, получившими легкое, но почетное «ранение Блайти». Для самых тяжелых раненых конечным пунктом назначения становилась «палатка смертников» полевого лазарета. Некоторые, особенно теперь, с наступлением зимы, просто болели, как Толкин; но были и пациенты с проблемами по серьезнее лихорадочного бреда: они непроизвольно вздрагивали или подергивались и с отрешенным видом смотрели в никуда.
Вдали в мерцающей дымке показалась Англия: Одинокий остров, «морями окаймленный». «Астуриас» причалил в Саутгемптоне, и в тот же день поезд увез Толкина в город его детства. Тем же вечером, в четверг 9 ноября, он уже лежал на койке в Бирмингемском университетском госпитале. Вскорости он воссоединился с Эдит – пять месяцев спустя после расставания, «смерти подобного».
Первый Южный госпиталь общего профиля (как он назывался официально) был устроен в сентябре 1914 года в величественных арочных залах и коридорах университета в Эджбастоне и по необходимости непрестанно расширялся, ведь число военных жертв все росло. За ранеными ухаживали работники медицинского корпуса, им помогали сотрудники Красного Креста и волонтеры Скорой помощи Святого Иоанна[98]. Толкин был не единственным ЧКБОвцем, временно комиссованным по болезни и отправленным домой, в Бирмингем; туда же вернулся и Т. К. Барнзли. В августе Тминного Кексика заживо погребло разрывом снаряда траншейной мортиры под Бомонт-Амелем, и он был отправлен в Англию с разрывом барабанной перепонки и снарядным шоком[99]. Молли, сестра Роба Гилсона, работала здесь же в перевязочной, под началом военного хирурга, майора Леонарда Гэмджи. «Старый эдвардианец», снискавший определенную известность, приходился родственником знаменитому Сэмпсону Гэмджи, который изобрел хирургические ватно-марлевые повязки и назвал их своим именем: Толкин ссылается на него, рассказывая о происхождении фамилии Сэма Гэмджи из «Властелина Колец».
