Выходит, теперь за убийства и изнасилование расстреливать не будут. Жалко.

– А по-моему, жизнь забирать может только Бог.

– Может быть, может быть, не стал спорить с Мартой Китаев. – Вот вам половина газет, читайте.

– Спасибо!

Подождав, когда Марта отойдет на приличное расстояние, Китаев сказал:

– Мы потеряли, не воспользовались последней возможностью сдать их властям. Теперь мы преступники. Как бы нам потом не пожалеть об этом

– Но вся их вина в том, что они полюбили друг друга. И выдать их, вот это и будет преступлением.

– Это мы так считаем, органы думают иначе…

Алексеев. увидев газеты в руках у Марты, удивился:

– Газеты? Свежие? Откуда?

– Участковый привез.

– Документы спрашивал?

– Спрашивал. Сказали, я из деревни. Вроде поверил. Знаешь, отменили смертную казнь.

– Не будут расстреливать, так забьют на допросах или сгноят в лагере. Пойдем, немного погуляем по лесу.

– Тебе еще нельзя ходить.

– Понемногу можно. Да и надоело в этой темнице сидеть.

В лесу Алексеев часто останавливался, прислушивался, принюхивался:

– Чувствуешь, как пахнет? Нет лучшего запаха, чем запах тайги. Китаев говорил, тут недалеко озеро, дойдем до него и сразу обратно…

С каждым днем прогулки Алексеева становились все продолжительнее и продолжительнее, он стал часто появляться в доме, вел с Китаевым долгие беседы о политике и охоте…

К редким пароходам уже привыкли, но каждый раз Марта вешала на дверь барака замок и уходила к дому. Обычно, если это было днем, Алексеев подходил к окну и следил за действиями команды. И в этот раз, глядя как матросы налаживают сходни, Алексеев увидел, как на берег сошел человек в знакомой форме, а затем узнал и ее обладателя – Усачев!

Быстро спрятал постельное белье под матрас, а сам поднял, лежавший возле буржуйки топор, и стал в угол.

Усачев подошел, подергал замок, затем отошел, глянул в окно… И с шумом оторвал доски, чтоб лучше видеть. Алексеев думал, Усачев вышибит раму, но тот прошелся вдоль барака – Алексеев в это время поменял угол – и заглянул во второе окно… Потом вернулся к двери, снова дернул замок. Как звери чуют запах своей жертвы, так и Усачев интуитивно, подсознательно чувствовал Алексеева.

Алексеев подошел поближе к двери, ожидая, что Усачев попытается чем-нибудь сбить замок, но эмгэбэшник направился в сторону дома бакенщика. Алексеев хотел уже выставить раму и последовать за ним, но вспомнил, что возвращаться Усачев будет мимо барака, и остался.

Минуты ожидания казались часами. Если Усачев арестует Марту, его придется убить. Но на пароходе его схватятся обязательно, начнут искать, сообщат в милицию. Как бы то ни было, Марту он им не отдаст.

Усачев возвращался с Китаевым. Алексеев не знал, что делать. Напасть на Усачева или нет? И где Марта? Успокоился, когда увидел в руках Китаева рыбу. Игнат Захарович обменивал ее у пароходских на хлеб и муку.

Возле барака Усачев замедлил шаги, но прошел мимо. Однако, перед тем, как спуститься к сходням, эмгэбэшник быстро оглянулся и цепким взглядом впился в окно барака. Алексеев отпрянул, не зная, заметил его Усачев или нет. И долго не решался глянут, а когда осмелился, Усачев уже входил на пароход.

Марта прибежала, когда пароход прошел мимо дома бакенщика и скрылся за поворотом.

– Усачева первой увидела Софья Власовна и так перепугалась, она думала эмгэбэшники специально прибыли для ареста. Я тоже испугалась, – Марта заплакала и никак не могла остановиться… – я же не знала, арестовали тебя или нет. Хорошо Игнат Захарович не растерялся, закрыл меня в сарае, а Софью Власовну отправил с ведром к реке, чтоб Усачев по ее лицу ничего не заподозрил. Она и Боцмана с собой увела…

– А я тут понять не могу, почему он не лает.

– В сарае мне было хорошо слышно. Усачев поздоровался, спросил, кто такие, чем занимаются, сколько человек проживает и попросил разрешения войти в дом. Вежливый такой. Пока он в доме был, я в сарае залезла под брезент и больше ничего не слышала. Вылезла, когда Игнат Захарович открыл дверь и позвал меня. Усачев здорово напугал Китаевых, по-моему, они жалеют, что приютили нас.

– На их месте любой бы испугался, жили себе спокойно, жили, и вдруг такое.

– Вот зачем он сошел с парохода, стал заглядывать в барак, проверил, кто в доме? Игнат Захарович говорит, охотник и жертва связаны, и Усачев чувствовал, что мы здесь. Наверное, он едет в Якутск.

– Значит, встречи не миновать.

Усачева, действительно, вызвали в Якутск в областное управление МГБ. Ничего хорошего от этой поездки он не ждал, ему так и не удалось выведать, кто помогал Алексееву. Когда спросил у Боровикова разрешения арестовать деревенских и привезти в район, тот разозлился:

– Может, вообще всю деревню за решетку упрячем? Помогал Алексееву один человек от силы – два, вот и выяви их. Что толку бить человека, если он ничего не знает? Плохо работаешь, Усачев, развалил дело, упустил главного подозреваемого.

Дай наказ участковым, чтоб присмотрелись к новым людям в наслегах, Алексеев, если жив, вынужден будет появиться в селении. Должен он что-то есть и пить, и жена была на сносях. Работай.

Усачев был на сто процентов уверен, что Алексеев утонул, но только до того момента, как пароход встал под погрузку дров. Отдаленная от селений избушка, рядом глухая тайга, где, как не здесь, скрываться преступникам. Но это были мысли человека в погонах. А на берег пойти Усачева толкнуло другое, словно его позвали, и пока находился на берегу, казалось, чувствовал, что кто-то следил за ним. И этим кто-то, возможно, мог оказаться Алексеев. И надо было задержаться, произвести обыск, проверить барак и сарай. Не вытерпев, Усачев поднялся в рубку к капитану, спросил, не могло бы так случиться, что во время ледохода льдину вытолкнуло на берег в районе избушки бакенщика.

– Обязательно, – утвердительно ответил капитан, – здесь прижимное течение.

И Усачев, отругав себя, решил, по возвращении он непременно нагрянет сюда и перевернет все вокруг. Только бы его сегодняшнее появление не спугнуло преступников.

А в доме Китаевых шел спор:

– Эмгэбэшник что-то почувствовал, и нет уверенности, что он не заявится сюда вновь. И уже не один а с целой сворой. И пребывание здесь Алексеевых больше нежелательно. Мы им помогли, вылечили, пристроили ребенка. Все! Теперь пусть дадут нам пожить спокойно. Они взрослые люди, должны понять, больше им у нас оставаться нельзя, – убеждал жену Игнат Захарович. – Я намекну им.

– И куда они пойдут?

– Это уже не наше дело.

– Я думаю иначе. Зачем тогда бросились им помогать, пусть бы плыли дальше. Нет, ты сам принес Алексеева в этот дом. Сам! И раз спасли, значит, не имеем морального права указывать им на дверь. Это все равно, что послать на