— Итак, господин Соколов, вы обвиняетесь в очень тяжком преступлении, а именно в подделке документов аристократа империи.

— Хм, — высказал я отношение к её словам.

— Вам есть что сказать? — проигнорировала она моё высказывание.

— Нет, — улыбнулся я, беззастенчиво рассматривая ножки следователя.

Её юбка была явно короче положенного, так что в полной мере смог рассмотреть её стройные ножки в чёрных чулках. А вот трусики были белыми…

Поняв, куда я пялюсь, женщина резко вильнула попкой и повернулась боком, перекрыв весь обзор.

— Вы понимаете, что вам грозит от двадцати лет до пожизненного?

— Сомневаюсь, — фыркнул я.

— В вашем доме были обнаружены документы на имя…

— Простите, но у меня нет дома, — перебил я женщину.

— Как это понимать?

— Мне семнадцать, почти восемнадцать даже. Пусть у меня и было уже малое совершеннолетие, но недвижимостью мне запрещено владеть. Так что дома у меня нет, а тот, который есть, принадлежит моей матушке.

— Это не меняет того, что на найденных документах были обнаружены ваши отпечатки пальцев.

— Которые не могут служить доказательствами с одна тысяча восьмисотого года, — усмехнулся я. — Война мимиков, помните?

Был тут один род с даром, позволяющим принимать чужой облик. Дел они наворотили тогда много, за что их и истребили, но на всякий случай перестали считать отпечатки пальцев за неоспоримую улику, ибо подделать их может даже простой маг.

— Вы правы, — кивнула блондинка. — Это лишь косвенные улики, но они указывают только на вас.

— Указывают, не указывают… Вопрос в другом. А что, собственно, полиция забыла у меня дома?

— На вас поступил анонимный донос…

— И наша доблестная полиция сразу ломанулась обыскивать мой дом, — усмехнулся я. — Протокол обыска, я, конечно же, не могу посмотреть?

— Почему же? Вполне можете, — кивнула блондинка и протянула мне несколько листов, на которых убористым почерком был записан полный протокол обыска. — Это копия, разумеется, так что не пытайтесь их уничтожить.

— Бывали случаи? — поинтересовался я.

— Всякие, — криво усмехнулась женщина. — Чаще почему-то пытаются съесть любые документы. Один раз я забыла папку в камере и, вернувшись, узрела, как подозреваемый доедает бумагу. А там страниц двести было…

— Бедолага, — покачал я головой.

Читая протокол и опись имущества, я всё больше и больше удивлялся. Дом и правда обыскивали, и нашли мои документы, о которых практически никто не знал. Может, меня сдал бывший школьный товарищ? Как вариант. Точнее других вариантов, в принципе, я не видел.

— Обыск проходил без понятых, — сказал я, дочитав бумагу до конца. — В таком случае он считается недействительным.

— Бросьте, — отмахнулась женщина. — С такими серьезными уликами против вас судья даже не посмотрит на это.

— О! Вы утверждаете, что судья закроет глаза на нарушение моих прав?

— Вы должны понимать, почему подделка документов карается столь строго. А когда это подделка документов аристократа, то такие мелочи перестают что-то значить.

— Мелочи? — усмехнулся я, глядя в голубые глаза следователя. — Полицейские захотели получить себе парочку звезд на погоны и подбросили мне улики, после чего провели обыск в нарушение всех законов. А теперь вы мне говорите, что на это закроют глаза. Не вижу дальнейшего смысла в разговоре. Можете также нарисовать мои признательные показания, как и подпись на них.

— Не буду настаивать, — пожала плечами женщина. — Чистосердечное признание могло бы служить смягчающим обстоятельством. Вместо каторги судья может ограничиться всего пятью годами тюрьмы.

Я ничего не ответил на это. Досмотрю этот фарс до конца и свалю отсюда. Нужно выяснить, кому потребовался простой школьник. Уж слишком всё похоже на наспех сляпанную подставу.

В пользу этой версии говорит то, с какой скоростью меня нашли, стоило мне появиться в цивилизованном мире.

Мы назвали свои имена ректору, но уж слишком быстро полиция спохватилась и, роняя штаны, прибежали за мной. При условии, что следствие вела полиция в Японии, а задержали меня в Москве…

Нет, это очень подозрительно. Я вроде не переходил дорогу тем, кто мог столь сильно повлиять на государственные структуры.

Предположений у меня нет, поэтому будем ждать и отдыхать.

Следователь больше ничего не сказала и молча покинула мою камеру. Вскоре явился амбал и закинул в камеру набор серых вещей. Тонкая рубаха, штаны и тапки. Щедро.

Через несколько часов меня покормили, и я опять уснул. Проснулся от очередного стука окна в двери. Принесли тюремную баланду, которую есть можно было только через силу.

Спустя ещё пару часов я запел от скуки, чем и вывел из себя соседа. Тот бесновался, что-то орал, но мне было наплевать. Как и охране, которая на мои рулады не обращая внимания, а вот соседа оприходовали дубинками.

— Соколов, на выход! — появившийся в открытых дверях охранник очень злобно глядел на меня.

А его чем я обидел? Интересно…

— Я запомнил тебя! — вновь заорал мужик из соседней камеры. — Соколов, я найду тебя и вырву твой поганый язык, а в глотку налью расплавленного свинца!

Искалка не выросла.

Охранник повел меня по серым и мрачным коридорам, давая рассмотреть казематы во всей красе. Камер было много, и все они являлись одиночными.

Дальше мы поднялись по лестнице, прошли пару постов охраны, и я оказался в более светлом коридоре. Тот тоже был в серых тонах, но вместо бетона на стенах была краска, а пол устилал отполированный гранит.

— Можно? — охранник заглянул в кабинет под номером сорок два. — Соколова привел.

— Пускай заходит, — раздался знакомый голос. — А ты можешь быть свободен.

— Слушаюсь, — кивнул охранник. — Соколов, заходи.

Кабинет следователя был такой же серый и невзрачный, как камера, в которой я сидел. Тут, конечно, были стеллажи, доверху забитые какими-то документами, а также нормальный стол. На последнем сейчас стоял большой кофейник и две чашки с кофе.

— Позвольте представиться, — со стула вскочил сухонький дедок и протянул мне руку. — Я поверенный вашего батюшки, Григорий Смирнов.

— Приятно познакомиться, — кивнул я. — Рю Соколов, но раз вы здесь, то имя моё знаете.

— Именно так, — кивнул старичок. — И думаю, что нам сразу нужно перейти к делу. Ваш батюшка, к моему великому сожалению, лишился права носить свой титул. В связи с этим