попросился в бой, отвлекая меня от сражения, мне пришлось отругать его.

Отчитывая Умку, я пытался донести до него, что цель воина не убивать врага, а не допустить самого сражения. А если уж ввязался в битву, то нужно знать, когда и куда ударить топором. А просьбы Умки отвлекают от этого. Обидевшись, мальчишка встал рядом с Агой. Посмотрев на грозного меня, он понял, что не всегда нужно трепать языком, моля отпустить его в бой. По крайней мере, я так понял посыл Умки, который вздохнул со словами:

— Ага умный, Ага — молчит.

— Ага, — раздалось от телохранителя, растянувшего щербатую улыбку.

Я усмехнулся их диалогу.

Кровь стучала в висках в такт с гулом битвы. В воздухе висела смесь запахов пота, крови и страха. Римляне, словно железная стена, напирали на нас.

Силы, как оказалось были неравны. Римляне, хоть и несли потери, неумолимо продвигались вперед. Я видел страх в глазах своих воинов, видел, как их силы иссякают. Фланговый удар немного отвлек основной напор врага и позволил передохнуть основному войску.

Сбросив плащ, я схватил свои верные топоры, тяжелые, но привычные, словно продолжение моих рук. С ревом я бросился в самую гущу битвы.

Вокруг меня все смешалось: звон стали, крики, стоны. Я рубил направо и налево. Топоры, словно живые, танцевали в моих руках, пробивая доспехи и щиты, рассекая плоть и кости. Я чувствовал, как горячая кровь брызжет мне в лицо, как земля под ногами становится скользкой от крови.

И я видел, как мои воины с новой силой бросились в атаку. Они рубили, кололи, били, не щадя ни себя, ни врага. И римский строй, прежде казавшийся нерушимым, начал давать трещины.

Я чувствовал, как усталость наваливается на меня, как силы покидают мое тело. Но я не мог остановиться.

И вот, наконец, римляне дрогнули. Римский полководец, понимая, что битва будет проиграна, пытался организовать отступление, но было уже поздно. Паника охватила легионеров, они бросали оружие и пытались спастись бегством, но болото засасывало их, превращая в беззащитные жертвы. Крики ужаса и мольбы о помощи разносились над полем боя, но их заглушали торжествующие крики моих воинов. Они успели изучить местность и довольно умело выбирали незаболоченные места. Да, не обошлось без небоевых потерь, так как не всегда в горячке боя легионеры могли выбрать верное направление для отступления.

Фланговый удар Омуртага переломил ход битвы. Гардарские легионеры отступили в противоположную сторону от подкрепления и, словно шатуны коленвала, вдавили нерасторопных римлян в болото.

К закату солнца битва была окончена. Болота Венеции стали могилой для римских легионов, а хитрость и смекалка гардарцев принесли великую победу. И эта победа открыла нам путь дальше на юг, к сердцу могущественного Рима. От врага осталась жалкая пара-тройка тысяч солдат.

Предводитель вражеской армии попал под пресс флангового удара болгар и был пленен. Это добило моральную составляющую вражеской армии. Победа была разгромной.

Наши потери, к моему удивлению, были более существенными, чем я предполагал. Мы потеряли больше двух с половиной тысяч легионеров и около тысячи болгарских войск. Еще три тысячи оказались в лазарете. К продолжению похода были готовы не более пятнадцати тысяч воинов.

Метик крутился в шатре-госпитале, словно белка в колесе. Ага флегматично поглядывал на поле сражения. Мне кажется, что он одобрял результат битвы. Мне же казалось, что можно было избежать таких больших потерь. Умка, довольный тем, что участвовал в битве, стоял и вычищал моих близнецов.

К нам подошел довольный Омуртаг. Мы направились с небольшой инспекцией по временному лагерю. Мы поддерживали и хвалили воинов. Особо отличившиеся позже получат медаль Сокола — единственную и наиважнейшую награду царства.

К нашей компании присоединилась София, которая рассказала о добытой от пленных легионеров информации.

Оказывается, в конце лета умер византийский понтифик Евгений II. Следующим понтификом хотели назначить некоего Валентино Леони, но духовенство показало зубы и папой избрали некоего Филиппа, бывшего ранее кардиналом. И есть у меня подозрения, что это тот самый проходимец-аристократ, который пытал меня в болгарских горах в прошлом году.

Я с удивлением узнал, что Понтифик должен быть утвержден императором франков. «Римская конституция» 824 года запрещала без согласия императора получать сан Папы Римского. И это дает пищу для размышлений. Неужели Понтифик не является частью Триумвирата? Может быть, место Папы занимает император франков?

Но еще больше удивления вызвало то, что в плен к нам попал главнокомандующий римской армией, некий Лотарь. Когда об этом узнали Омуртаг и София, оба побледнели. Я не совсем понял масштаб события, поэтому они меня просветили.

В 800 году Карл Великий создал могущественное королевство, включавшее в себя будущие Францию, Германию и Северную Италию. В том же году Папа римский Лев III короновал Карла императорской короной. В результате было объявлено о восстановлении Западной Римской империи, что отражалось в официальном титуле, который с этого времени носил Карл: император Римской империи. Таким образом франкское королевство оказалось преобразовано в империю. Официально оно называлось Империя Запада.

Императоры Византийской империи, императоры Востока, сами считавшие себя преемниками Римской империи, вначале отказались признать императорский титул за Карлом. За признание своего императорского титула Карл уступил Византии протекторат над Венецией и Далмацией.

Унаследовавший в 814 году империю Людовик I Благочестивый, сын Карла, желая закрепить наследственные права своих сыновей, обнародовал в июле 817 в Ахене Акт «О порядке в Империи». В нём старший сын Людовика, Лотарь объявлялся соправителем отца с титулом соимператора и получал в управление значительную часть Франкского королевства, в том числе и Северную Италию. Другие сыновья Людовика, Пипин и Людовик, также получили наделы. Лотарь не раз восставал вместе с братьями против Людовика I, несколько раз низлагая его. Сейчас Лотарь с братьями находятся в состоянии войны с отцом. Армия, которую я победил, это армия императора франков. А пленный Лотарь — это император.

И это многое меняет. Мы направились к пленному. Его, сообразно императорскому статусу, разместили с комфортом. В просторном шатре, украшенном коврами и мехами, за грубо сколоченным столом сидел Лотарь.

Император франков, даже в плену сохранял остатки былого величия. Его осанка, хоть и сгорбленная под тяжестью поражения, все еще выдавала в нем человека, привыкшего к власти и почитанию. На нем были богатые одежды, хоть и изрядно помятые и покрытые дорожной пылью. Бархатный камзол, расшитый золотыми нитями, когда-то ярко-синего цвета, теперь выцвел и потерял свой блеск. Тонкие кружева на манжетах и воротнике потемнели от грязи и крови.

Его лицо, худое и бледное, обрамляли длинные, светлые волосы, заплетенные