для нас новым. Ни одно из новых электронных писем не изменило их точку зрения на дело. Я нажимал и нажимал, желая убедиться, что в них не говорила усталость. «Нет», — упирались они, — «мы устали, но тем не менее уверены, что это правильный ответ».

Тогда мы начали обсуждать, что теперь делать. Общая точка зрения группы заключалась в том, что написав в Конгресс 28 октября, я был обязан снова написать в Конгресс. Был один человек, придерживавшийся иного мнения. Глава Сектора национальной безопасности ФБР утверждал, что было уже слишком поздно снова говорить. Он не выдвигал сильных аргументов, лишь, что просто считает, что выборы слишком близко. Я думаю, он реагировал на ту боль, что вызвало наше первое письмо. Мы выслушали, какое-то время попинали эту идею и решили, что нам снова нужно написать в Конгресс. Если нашим правилом в этих уникальных условиях — «Скажи или Утаи» — являлось быть настолько прозрачными, насколько это возможно, в отношении действий Бюро, тогда не имело смысла поступить по-другому 6 ноября, чем мы поступили 28 октября. Как и раньше, мы дали возможность старшим руководителям Министерства юстиции отредактировать проект моего письма, и они дали нам несколько советов.

В воскресенье 6 ноября мы направили короткое письмо в Конгресс, информируя их, что расследование в отношении Клинтон закончено, и наша точка зрения не изменилась. Мы не рассматривали дополнительного публичного заявления, потому что если бы я за два дня до выборов стал перед камерами, чтобы рассказать, что мы нашли на лэптопе Энтони Винера, это могло лишь внести еще больше путаницы. По причинам, которые я не мог еще объяснить, ФБР установило, что на лэптопе Винера хранилось большое число новых рабочих электронных писем Клинтон (после того, как она перед этим заявила, что передала Государственному Департаменту все рабочие электронные письма), а также виденные нами ранее многочисленные электронные письма на секретные темы. Команде пришлось проделать дополнительную следственную работу в отношении Хумы Абедин и Энтони Винера, чтобы установить, как у них оказались секретные электронные письма. Лучше, решили мы, продублировать первоначальное уведомление Конгрессу со столь же коротким уведомлением о закрытии. Не было времени отправить электронное письмо работникам ФБР; они обо всем услышат из новостей еще до того, как включат свои компьютеры в понедельник утром. ФБР решило не утаивать от Конгресса и американского народа важную информацию, и мы невероятно упорно трудились, чтобы компетентно закончить дело до Дня выборов. Я поблагодарил «Полугодовую команду», сказав им, что никогда прежде не работал с более прекрасной группой людей, и что они помогли мне достойно справиться с по-настоящему сложными проблемами.

Тем вечером мы с Патрис и одной из наших дочерей отправились в местный ресторан “Tex-Mex”. Новости о вновь закрывающем дело втором письме были повсюду. Один из посетителей, проходя мимо моего столика, прошептал: «Хиллари, вперед!». Я слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Я не собирался идти на выборы. Я больше не хотел иметь к этому никакого отношения. Я глубоко сожалел, что мы оказались втянуты в это. Я хотел выпить, так что заказал восхитительную маргариту со льдом и солью, и даже из этого сделали новость: «Вашингтон Пост» написала, что меня заметили пьющим «гигантскую» маргариту.

* * *

Я провел немало времени, оглядываясь назад в 2016 год. И пусть даже взгляд в прошлое не всегда открывает идеальный вид, он предлагает уникальный и ценный ракурс.

Как и многие другие, я был удивлен, когда Дональд Трамп стал избранным президентом. Из опросов общественного мнения в СМИ я полагал, что победу одержит Хиллари Клинтон. С тех пор я множество раз задавал себе вопрос, не повлияло ли на меня то предположение. Не знаю. Безусловно, не осознанно, но было бы глупо сказать, что оно не могло на меня повлиять. Вполне возможно, что так как я принимал решения в обстановке, когда Хиллари Клинтон была уверена, что станет следующим президентом, моя обеспокоенность по поводу возможность сделать ее нелегитимным президентом, утаив возобновленное расследование, была весомее, чем если бы выборы оказались ближе, или если бы по всем опросам впереди был Дональд Трамп. Но я не знаю.

Я видел и читал сообщения, что Хиллари Клинтон винит меня, по крайней мере, отчасти, в своем удивительном поражении на выборах. Я знаю, что в одном месте своей книги она написала, что чувствовала, словно я «пырнул» ее. Она много трудилась в своей профессиональной жизни, чтобы стать первой женщиной-президентом Соединенных Штатов, и вполне понятно, что тот проигрыш, столь неожиданный и непредсказуемый, сильно ранил ее. Я читал, что она чувствовала гнев по отношению ко мне лично, и сожалею об этом. Я сожалею, что не постарался лучше объяснить ей и ее сторонникам, почему я принял те решения, которые принял. Я также знаю, что многие демократы схожим образом были сбиты с толку — даже разъярены — моими действиями.

После выборов я принял участие в секретном совещании с группой сенаторов из обеих партий. Ближе к концу совещания, не имевшего отношения к электронной почте Хиллари Клинтон, один из демократов, тогдашний сенатор Эл Франкен выпалил то, о чем, скорее всего, думали многие. Он сказал, что хочет обратиться к «слону в посудной лавке», которым «ты был для Хиллари Клинтон». Я спросил лидера Сената Митча Макконнелла, который тоже присутствовал, могу ли я воспользоваться возможностью ответить на это. Макконнелл сел и тоном, казавшимся близким к довольному, сказал: «Конечно. Бери столько времени, сколько нужно».

Я сказал собравшимся сенаторам, что хотел бы, чтобы они вместе со мной вернулись назад во времени и взглянули на произошедшее с моей точки зрения — с точки зрения ФБР. «Отправьтесь со мной в 28 октября», — сказал я. Даже если я не мог убедить их, что принял правильное решение, я надеялся, что по крайней мере смогу пояснить, о чем я думал, про двери, которые видел, и почему я выбрал ту, что была с табличкой «Скажи» вместо той, что была с табличкой «Утаи». Я не со всем в расследовании справился идеально, но сделал все возможное с имевшимися у меня фактами. Это был ключевой момент, который я пытался донести в тот день, и по крайней мере одного из присутствовавших я убедил. Когда я закончил говорить, сенатор Чак Шумер подошел ко мне. Со слезами на глазах он одной рукой взял меня за руку, а другой потянулся, чтобы несколько раз похлопать меня по центру груди. «Я знаю тебя», — сказал он. — «Я знаю тебя. Ты был в невыносимом