Шрифт:
Закладка:
– Простите, – сказала прекрасная дама, – я не хотела, правда. Так получилось.
– Да нет, что вы, – озираясь по сторонам и напряженно улыбаясь, едва выговорил продюсер, – мне даже понравилось. Можно как-нибудь повторить, когда совсем скучно будет. Жаль, камеры не было.
– Была камера, Евграф! – громко сказал кто-то на ухо. – Я все заснял: можно прям щас в Интернет выкладывать.
Но Гусеву было плевать. Он взглянул в лицо неловкой молодой дамы, охватил ее взглядом – всю: темноволосую, яркую, с сумасшедшим декольте, в изумрудном платье. Оно казалось чешуей, облегающей прекрасное русалочье тело. И тот кошмар, который с ним приключился, уже не казался ему такой катастрофой. Вышло даже забавно. Тем более прекрасная дама смотрела на него не только с чувством вины, но и с восхищением.
– Вы же… Гусев? – спросила она. – Евграф Гусев?
– А что, знай вы, кто я, – он выкатил грудь, – то обошли бы меня стороной? Или подождали бы, пока моя тарелка опустеет?
Молодая дама сокрушенно покачала головой:
– Мне обидно вдвойне.
– Утешает, – заверил ее продюсер.
Она двумя пальцами сорвала янтарную звезду с его груди.
– А я ведь всегда мечтала с вами познакомиться. Все, что вы делаете, божественно.
– Вы и впрямь так думаете?
– Конечно! Я никогда не вру. – Она невинно замотала головой.
Евграф отлепил с щеки осетрину.
– Женщина, которая говорит, что никогда не врет, лжет десятикратно, – заметил он.
Краем глаза он уловил свиной эполет. Свободной рукой молодая дама поспешно сорвала и его.
– Кажется, вы меня разжаловали, – пошутил он.
Незнакомка улыбнулась еще виноватее и тут же заверила знаменитость:
– У нас вся семья вас обожает.
– И муж?
– Я не замужем. Папа и мама.
Продюсер милостиво вздохнул.
– Но я – больше других, – добавила она.
Евграф, хоть и был обласкан публикой, словно разрастался в объемах, становился таким огромным, что мог запросто выпихнуть всех присутствующих из зала, а то и выдавить стекла. Слишком хороша была его поклонница, а как сладко пела!
– Тут и четырех рук не хватит, – сняв с головы помидор, пробормотал он.
Он театрально поклонился публике, не сводившей с них глаз. Им зааплодировали.
– Поклонитесь, – едва сдерживая улыбку, процедил он сквозь зубы, – кажется, это ваш дебют?
Молодая дама выполнила его просьбу. Кто-то крикнул: «Браво!» Рядом, оглядев незнакомку с головы до ног, прошел известный режиссер, от одного имени которого у девушек, желающих стать актрисами, сердце замирает.
– Новенькая? – замедлив шаг, спросил он у Евграфа.
– И, как ты видишь, очень способная, – откликнулся продюсер.
Режиссер учтиво поклонился даме и проследовал дальше.
– Две трети всех, кого вы здесь видите, думают, что мы это разыграли, – тихо произнес Евграф. – Но спектакль закончен и пора переодеваться.
– А хотите, я помогу вам умыться? – спросила она.
– Хочу, – глядя в глаза незнакомке, честно ответил телевизионный маг.
«Что я забыл на этом сборище?» – направляясь со спутницей в туалетную комнату, думал продюсер. Десять знаменитостей, десятка три бездарей, а то и четыре, которые бог знает что мнят о себе, и сотня-другая ротозеев, которым палец покажи, и они скажут: искусство! Сколько раз он бывал на таких сборищах и что дальше? богемная тусовка, после которой одно лекарство – горячая ванна. А тут – само естество, само желание – во плоти и крови.
– Вы… со мной? – спросил он, открывая двери мужской туалетной комнаты.
– А вы меня стесняетесь?
– Немного.
Молодая дама пожала плечами:
– Тогда в чем дело?
Когда Евграф Гусев уже стоял, отражаясь в кафеле и зеркалах, умытый и вытертый, сияющий, давно впитавший все расплесканные вокруг него запахи дамской парфюмерии, прекрасная незнакомка сказала:
– Вот, кажется, и все. Сделала, что смогла. Еще раз простите.
Пауза зазвенела в мужской туалетной комнате такой пронзительной и точной нотой, что, кажется, запели в унисон даже начищенные до блеска раковины киноцентра, не говоря уже об унитазах. Продюсер с трудом проглотил слюну:
– А хотите, сбежим с этого праздника? Немногого он стоит, если говорить начистоту.
Незнакомка улыбнулась: не она должна была предложить это – он!
– Хочу, – просто ответила она. – Очень хочу.
Какое знакомое тепло и блаженство разлилось по его нутру! Точно двести граммов отличного армянского коньяка – без закуски, разве что с долькой лимона. Но почему-то сейчас это блаженство было особенно жарким, обжигающим. Даже голова шла кругом.
– Мы уже знакомы четверть часа, – уверенно проговорил он, – а я не знаю, как вас зовут…
– Рита, – просто ответила молодая дама. – Рита Сотникова.
– Первый раз знакомлюсь с женщиной в мужском туалете, – вздохнул он. – Хотя школа знакомств у меня немалая.
– Удивили, – сдерживая улыбку, пожала плечами его спутница. – Я тоже не ищу встреч у писсуаров. Но ради хорошего человека можно сделать исключение. Правда?
– Едем ко мне домой, – уверенно предложил Евграф Гусев. – Там всего навалом. Только…
– Меня не хватает? – договорила за него Рита.
Продюсер искренне кивнул:
– Вас… тебя.
В машине, не отпуская руля, он коснулся ее руки. Рита в ответ сжала его пальцы. Красноречивее жеста и быть не может…
Многое она знала про него: как и когда развелся в первый, второй и последний раз. Кого приглашал и принимал за долгие сорок восемь лет. Сколько мучился и мучил. Пусть по разговорам, но она знала все. По крупицам собирала информацию. Теперь пришло ее время творить чудеса.
На Малой Никитской, в продюсерской квартире, едва они закрыли дверь, Рита обняла Евграфа Гусева у порога, поцеловала в губы.
– Эту ночь я подарю тебе, – сказала она. – Никогда у тебя не было такой и уже не будет.
У Евграфа Гусева закружилась голова, – такого матерого волка! – потому что почувствовал он себя необычно. Он сам привык быть сценаристом и режиссером таких вот поворотов судьбы. А тут ясно осознал, что он – только исполнитель. Счастливый исполнитель. Хозяйкой была эта женщина, так непохожая на других. И как ни странно, это ему понравилось.
А когда подняла руки, уже сбросив платье, его прекрасная гостья и он воткнулся носом в ее подмышку, то тотчас понял, что одной ночи, вот так, счастьем ему подвернувшейся, будет мало.
Не той женщиной родилась Маргарита Сотникова, чтобы мужчина, насладившись ею, мечтал о том часе, минуте, мгновении, когда же она, наконец, покинет его жилище. Не была страшна ей участь тупоголовых бабенок, что, попав в объятия мужчины, растекаются, точно масло, забытое на кухонном столе, или открываются, точно бульварная книжка, прочитав которую хочется одного: захлопнуть ее и поставить подальше на полку, а может быть, отдать другу – пусть и он развлечется. Или вообще – выбросить, проходя мимо, в
