спросила Рита. «А ты догадайся, – усмехнулась та. – Беспалая наша из лазарета вернулась». – «Отвертка?» – «Она самая. Хромает, кровью харкает, говорят, и кипятком ссыт – так отомстить хочет». – «Оно понятно, – мрачно сказала Рита. – И я бы захотела». – «Вот что, у меня тут гостинец для тебя. Только если что, не говори, от кого», – хитро глядя на сокамерницу, сообщила Сорока и протянула ей отточенный карандаш. – В библиотеке стырила. Как там японские мечи называются? Ты ж умная, должна знать…» – «Катана». – «Вот, теперь это твоя катана. А ты – долбаная самурайша».

Все случилось в столовой. В левой руке Отвертки, быстро хромающей в сторону Риты, внезапно оказалось лезвие – надыбала где-то. Рита вовремя подскочила из-за стола. Зинка успела махнуть лезвием по ее лицу, но едва задела – и получила удар ногой в живот, отлетев на несколько метров. Рита, как кошка, прыгнула на нее, схватив здоровую руку Отвертки, прижала ее к полу, как когда-то ее руки прижимали к стене, замахнулась, ударила карандашом в левый глаз – кровь брызнула в стороны. Зинка истошно взревела, завопила, отбиваясь культей, вырываясь из-под мстительницы. Как-то Рита сказала себе: оттуда не возвращаются. Уже на зоне, как змея, теряя прежнюю кожу, перерождаясь, превращаясь в дикое существо, она смирилась с этой мыслью. Именно поэтому, недолго думая, она ударила отточенным карандашом, с которого капала кровь, и в правый глаз.

Подоспела охрана, ее оттянули. Зинку-Отвертку, беспалую, слепую, блюющую кровью, перевели в другое место. Рите Сотниковой дали еще два года и записали в рецидивистки.

И осталась она одна. Зато никто больше к ней не приставал. Сорока, которую никто и никогда не видел улыбавшейся, посмеивалась: «Моя ученица».

В эти самые дни, когда ей набросили третий срок, стоял на балконе двухкомнатной хрущобы пьяный майор в отставке Иван Степанович Ярыгин. Все это время он пытался следить за судьбой Риты, как и обещал. Он думал о ней все чаще. Стоила ли жизнь этой девушки той проклятущей звезды, которую ему разрешили прикрепить к погонам в честь ухода на пенсию? В семейных трусах, майке и кителе, наброшенном на плечи, он курил свои вонючие дешевые сигареты и покачивался из стороны в сторону, словно в трансе. Потом выстрелил бычком в ночь и вошел в комнату. Он опрокинул еще стакан водки, оказался у зеркала и вновь постоял, покачиваясь, как маятник. Недавно до него дошло известие, что Маргарите Сотниковой дали третий срок, и вновь за самооборону. «Суки, суки вы», – хрипло пробормотал он, сбросил китель с плеч и, рыча, стал срывать с него майорские погоны.

Приблизительно в те же дни Рите выпало свидание. Она даже не сомневалась, что это отец с матерью. Но не ожидала увидеть его…

За стеклом был Адонис. Рита оцепенела. Он привстал, даже руку положил на стекло, затем вторую. Она села на табурет и уставилась на него. Он смотрел на нее так, словно она явилась к нему из мира мертвых. Впрочем, так оно и было. А потом по его лицу потекли слезы. Рита не сразу сообразила, как она выглядит: серая роба, изуродованное лицо. Она сама-то на себя смотреть не могла – кровавый шрам рассекал ее лицо от губы до скулы.

«Что они с тобой сделали?» – спросил он.

«Драка», – ответила она.

«Я же думал, ты бросила меня».

Она улыбнулась:

«Я мечтала о тебе каждый день. Каждый божий день. А теперь уходи. Мне сидеть еще пять лет. Это в лучшем случае».

«Не верю, – замотал он головой, – не верю! – И вновь подскочил. – Что они с тобой сделали?!»

В его кабинку ворвался охранник. Посетитель говорил на иностранном языке, только это и остановило его.

«Уходи и забудь обо мне, – твердо сказала она. – И прости, что оказалась в твоей жизни. – Она кивнула: – Прощай, любимый. Я верила, что все будет иначе».

Встала, развернулась и пошла. «Рита! Рита! – услышала она в спину. – Жемчужина!» Но не обернулась.

Бывают ситуации, где и заветные слова не помогают.

Теперь ее боялись, ей уступали, опасаясь лишиться зрения. Зло шутили за спиной: «Это ее Сорока безумием заразила. Карандашом убить может. Ну ее к черту». А кто сидел долго, говорил: «Ты, Ритка-Маргаритка, к празднику открытка, настоящая зэчка. Тебе в обратку не идти, разве что на время. Здесь твое место. Покуролесишь на воле, отмахнешь кому-нибудь полруки, а другому – хрен с яйцами и вернешься к нам. А мы тебя подождем».

Еще через два года она получила весточку от друга Адониса – письмо привезли родители. Друг писал, что Адонис Георгадас разбился на своем мотоцикле в районе бухты Сирен. Рита восприняла эту новость спокойно, как приняла бы известие, что ей вынесли смертный приговор и завтра он будет приведен в исполнение. Просто слезы текли по ее пылающему лицу и больше ничего. Так она прощалась со своей любовью. Рита смирилась со всем, что происходило вокруг нее. С тем, что она уже хлебнула отмеренного ей счастья, и теперь судьба поставила в ее существовании жирную черную точку.

…Рита стояла в своей комнате перед зеркалом – нагая и не могла наглядеться. Тонкая, сильная, поджарая. Хоть сейчас на ринг – в штормовой океан кикбоксинга. Всех бы отделала, никого не пожалела. Или на сцену, в яркий свет софитов? Только от шрама надо было избавляться. Портил он ее, выдавал с головой.

3

Два года спустя в столичном киноцентре шла презентация многообещающего телесериала. Продюсером выступал Евграф Гусев – автор как минимум десяти популярных телевизионных программ. Во время фуршета с Евграфом случилась неприятность – не удержал тарелку с мясным и рыбным ассорти и салатами. От точного удара она взлетела, взвилась, как настоящее НЛО, покружила там, над продюсерской головой, – ближайшая часть зала замерла в трепетном ожидании, – и опустилась точно ему в руки, но вверх дном. По лицу и смокингу Евграфа Гусева, потерявшего дар речи, рассыпались копчености, овощи, зелень. На плече, точно эполет, лежал ломоть бекона, к щеке прилипла осетрина, темечко было короновано помидором. В центре груди, как орден, лучилась янтарная семга. А соус – он был везде.

И тотчас, как в сказке, перед продюсером возникла прекрасная молодая дама с необыкновенными глазами, карими и, кажется, веселыми, но в то же время печальными и виноватыми. Она выхватила белоснежный платок, взмахнула им у самого лица продюсера, настойчиво коснулась им щеки, губ, бровей, но безнадежно покачала головой. Продюсер походил благодаря темно-алому соусу, шмоткам мяса, рыбы и прочей снеди на только что расстрелянного человека,