— Да, милорд… Наша Дженни… она была такой доброй… такой ласковой… Она стала бы хорошей женой своему мужу. Но эти негодяи напали на обоз, убили всех… всех убили, милорд… а тело Дженни мы не нашли. Наверное, её убили где-то в другом месте… — В голосе уже слышались слёзы. — И не было дня, чтобы мы не оплакивали её… истинно так, милорд… Нехорошо шутить над бедным стариком, лорд Роберт… нехорошо это.

— Обгорелые не убивали вашу дочь, сир. Горцы не убивают девушек! Крадут, но не убивают… В Долине это всем известно!

— Ох, нет, милорд! — Сир Илис замахал руками, отгораживаясь от того, чего не хотел ни знать, ни слышать. Слёзы уже пролились на дряблые щёки, из горла рвались стоны: — Все знают, зачем дикари крадут девушек… Они тешат свою звериную похоть с бедняжками. Им всё равно, милорд, крестьянка то глупая или дочь благородных родителей! — Он достал из рукава большой полотняной платок, высморкался и вытер лицо. Затем с испугом взглянул на Роберта и упрямо пробормотал: — Лучше бы она умерла… лучше бы умерла в тот самый день… бедное наше дитя. Чем такие муки… и такой позор…

— Но в тот день она не умерла! — не менее упрямо возразил Роберт. — И забавой для Обгорелых не стала! На ней женился один славный воин. Взял её в жёны со всем уважением, по законам клана. Тиметт, сын Торбена из рода Таргариенов, перед лицом богов стал мужем леди Джейн Уэйнвуд!

Большой чертог безмолвствовал. Сир Илис комкал платок подрагивающими пальцами, его подбородок ещё трясся. Леди Анья растерянно поглядывала то на такую же растерянную Лизу, то на невозмутимого Бриндена Талли.

— Тиметт уже больше двадцати лет вождь Обгорелых. После своего отца он по праву занял это место. И нет в Лунных горах более хитрого, отважного и мудрого правителя, — продолжил Роберт. — Он любил вашу дочь, сир, заботился о ней и никогда не обижал. Долгие годы леди Джейн была женой вождя самого грозного клана горцев. — Уэйнвуд вскинулся, и Роберт на миг скорбно склонил голову: — Несколько лет назад миледи умерла от зимней лихорадки. Умерла, окружённая почётом и уважением. Подарив мужу двоих детей…

Талли сделал знак, и Подрик спустился к Роберту, чтобы налить и поднести ему чашу с вином — от долгих разговоров у того уже немного осип голос. Время давно перевалило за полночь, и мальчишки-слуги проворно сновали между потных спин, перешагивая через мечи и вытянутые ноги, меняли оплывшие свечи и наполняли опустевшие кувшины.

Осушив чашу и немного отдышавшись, Роберт заговорил вновь:

— Тиметт-Красная Рука — первенец леди Джейн, гордость отца и всего племени, их военный командир! Лучший охотник и лучший воин! Придёт время, сир, и он превзойдёт своего отца, затмит его славу. Потому что в его жилах не только пыл и горячность таргариеновской крови, но и выдержка и холодная рассудочность благородной крови Уэйнвудов!

«Это брат моей невесты Тиметт», — сказал Роберт, представляя того Бриенне, и не добавил ничего более. Сейчас же он подробно перечислял все заслуги младшего Тиметта, расхваливая на разные лады, словно торговец свой товар на рынке, его храбрость и отвагу, меткость и силу, при этом обходя молчанием его кровожадность, свирепость и звериную жестокость. Если верить Роберту, то выходило, что в битве на Зеленом Зубце уцелевшие воины принесённого в жертву левого фланга были обязаны своей жизнью исключительно одному Тиметту-Красной Руке. И разве удивительно, что после сражения сам десница короля взял к себе телохранителем не кого-нибудь, а именно его? Тирион Ланнистер известен своим умом, и он оценил Тиметта, как смелого и искусного бойца. Благодаря чему Обгорелые вернулись в горы с честно заработанной кучей золота. И кому какое дело, что до этого в игорном притоне Королевской Гавани Тиметт голыми руками разорвал горло сыну виноторговца за то, что тот жульничал, а по дороге домой горцы грабили обозы мирных селян, убивали и насиловали? Это, право, такая мелочь…

Не стал Роберт упоминать и о диком в своей бесчеловечности ритуале посвящения в мужчины, в результате которого Тиметт собственноручно лишился глаза. Зато краткий эпизод, когда он вступился за Бриенну после стычки с Хагеном, превратился в красочный рассказ о присущем молодому воину врождённом благородстве и чувстве справедливости.

— Если мы хотим сделать Долину богатой и независимой, без помощи горцев нам не обойтись, — подвёл Роберт разговор туда, куда планировал заранее. — И лишь один человек способен для этого объединить горные кланы. Это Тиметт-Красная Рука! — Он глянул на Уэйнвуда и теперь уже поклонился ему ниже, с уважением: — Вашего внука ждёт великое будущее, сир.

Не дав никому ни времени опомниться, ни возможности недовольно запротестовать или даже задать вопрос, Роберт продолжил, уже с трудом переводя дыхание:

— Но Грай не такая, сир Илис. Ей не по силам повести за собой воинов, потому что она сама не воин и не боец. И в своей жизни не убила ни одного человека. От матери ей достались не только глаза и волосы истинного андала, но и кроткий нрав и доброе сердце настоящей леди. Ваша дочь, сир, никогда не рассказывала Грай о вас и о жизни в Долине, но воспитала её в традициях отчего дома, которые и в горах не забыла. Она обучила её грамоте и рукоделию, привила скромность и уважение к старшим. Грай чиста помыслами и целомудренна телом, послушна, и почитает отца и брата… И если вы ей позволите, сир, то и вас она будет почитать и любить не меньше.

Сир Илис уже снова сидел в своём кресле, время от времени промакивая вспотевший лоб, и заворожённо слушал, но Роберт сделал вид, словно прерывает готовый сорваться с его губ протест:

— Вам нет нужды беспокоиться о приданом! Старший Тиметт дал мне щедрые дары за свою дочь.

И снова он не скупился на краски и детальное описание искусно сделанных серебряных столовых приборов с черенками из оленьего рога, ящиков, полных золотых драконов и разноцветных лунных камней, огромного покрывала из дюжины шкур сумеречного кота, белоснежного свадебного плаща из меха ласки, рогов гигантского лося, покрытых затейливой резьбой. Роберт даже приблизительно не знал, насколько на самом деле щедрыми были подарки вождя, а поинтересоваться у сира Бриндена не удосужился. Однако судил по реакции людей в Большом чертоге — по мере перечисления лица вытягивались всё сильнее, рты приоткрывались, а брови налезали на лоб. Даже Лиза не могла скрыть своего удивления.

— Ваше право принять Грай в свою семью, сир Илис. Или не принять, — сказал Роберт. — Но я повторю то, что сказал в начале Совета своей матушке. Грай спасла мне жизнь. И каким бы ни было ваше решение, я никогда этого не забуду. Горцы суровый народ, но Грай настоящая Уэйнвуд! От вашей дочери она унаследовала милосердие и сострадательность, и только благодаря этому я стою сегодня перед вами. И я клянусь своей честью, сир, Аррены никогда не забудут, чем обязаны Уэйнвудам!

Удар достиг цели. Талли видел это и по расслабленной позе и смущённо-довольной улыбке сира Илиса, и по вмиг порозовевшим морщинистым щекам леди Аньи. Её губы ещё были скептически поджаты, но глаза уже победно поблёскивали — иметь в должниках самого лорда Долины и лестно, и выгодно.

«Если узнаешь, чего хочет человек, то поймёшь, как им управлять», — сказал Роберту Петир Бейлиш много лет назад. И когда Роберт спросил у своего верного советника, чего могут хотеть Уэйнвуды, как склонить их на свою сторону, тот ответил: «Они спесивы и тщеславны. Сюда и бейте, милорд». И он бил.