— Княжна готова с вами встретиться, господин, — в голосе вернувшейся служанки возник трепет, — только… Прошу, не утомляйте ее. Княжна нездорова разумом и слаба телом. Я очень прошу вас… — она осеклась, поймав лукавый взгляд гостя.

— Неужели я так молодо выгляжу, что ты посчитала, будто не воздам должное возрасту хозяйки дома?

Служанка поклонилась, повела его к лестнице на второй этаж, в левом крыле которого находилась крытая терраса, выходившая на закат. Впрочем, солнце село, и первые звезды зажглись в темнеющем небе, а открытое пространство освещали лампы, укрепленные на длинных стержнях. И опять — растения, цветы, скульптура, и посреди этого, на самом краю террасы — кресло-качалка, в котором, укутанная в плед, покоилась княжна. Поседевшие волосы собраны в пучок, но ветер вытащил пару прядей и бросил их на щеку с дряблой кожей. Чувственные в молодости губы оказались чопорно поджаты, что бывает у людей твердых, не терпящих пререканий. И только глаз, невероятных, чуть раскосых карих глаз он не мог разглядеть.

— Оставь нас, Ми, — и служанка с поклоном удалилась, растворившись где-то за живой стеной.

Княжна Шенья Торвит повернула голову, и свет выделил половину лица с теми самыми глазами, которые он так жаждал увидеть. Ее глаза остались такими же яркими, и их ничуть не портила ни сеточка морщин, ни выражение бесконечной тоски и усталости. Княжна разглядывала гостя так же жадно, как и он ее, хоть и умело скрывая этот интерес за маской скуки.

— Здравствуй, Эши, — кардинал улыбнулся, пододвигая второе плетеное кресло, опустился в него: невероятно удобное, он бы от такого тоже не отказался.

— Годы оказались милостивы к тебе, — металлический голос, лишенный радостных ноток, резал сильнее ножа.

— И слишком жестоки к тебе…

— Итак, — она подняла руку, — что привело самого кардинала в дом больной южной княжны, да еще в таком виде?

— Оставь. Мы с тобой знаем, чего стоил этот титул.

Он взглянул на женщину, чуть наклонив голову, а она отвернулась к пейзажу, как будто ее совсем не волновало прошлое. А может, так оно и было? Сколько придумала и разыграла историй Кровавая Эши? Не забыла ли она правду, свою собственную жизнь? Князя она обольстила и опоила, заставила переписать завещание под дурманом… И совсем не жалела о своем поступке, как видел кардинал.

— Корона даже не подумала достойно оплатить мой труд. Опять пришлось самой, самой, — едко заметила она, и рот исказила гримаса, отвратительно смотревшаяся на когда-то обворожительном лице.

— Зато корона не казнила тебя за все твои выходки, а могла не раз. Достойная плата, на мой взгляд.

— Довольно! Ты проделал этот путь явно не для того, чтобы тряхнуть замшелыми обидами!

Кардинал едва дернул уголками губ, но скрыл улыбку: это уже больше походило на знаменитую Кровавую.

— Тебя считают больной. Зачем ты разыгрываешь слабоумие, ведь рассудок твой ясен?

— Ты никогда не мог говорить о деле без кучи лишних вопросов. Я всего лишь жажду покоя. Покоя, и ничего больше. Это мой ответ.

— До покоя тебе далеко. Или не ты приложила руку к обвалу северных угольных шахт? Кроме этого я знаю еще минимум пять случаев за последние годы, где ощутимо пахнет твоими методами.

— По сравнению со всей моей жизнью это — покой, — и снова скрежещущие нотки-издевательства, от которых становилось больно.

— Ты думала, кто станет владельцем этих земель после тебя?

Кардиналу стоило признаться: здесь, на террасе, ему нравилось. Нравилось смотреть в темное небо при фонарях, нежиться в теплой ночи под занимательную беседу, ведь и сам он давно и тщетно жаждет покоя.

— Корона моих владений не увидит.

— А кто увидит? — пропустил неприкрытую злобу и не обиделся кардинал. — Уж не эта ли Киоре, твоя ученица?

— Наконец-то! — рассмеялась княжна. — Я думала, рассвет встретим раньше, чем ты назовешь причину. Да, она моя ученица. Я обучила ее всему, что знаю и помню. Но ей не нужны ни мои земли, ни мои деньги.

— Именно «не нужны»? — кардинал приподнял брови. — Ладно, пусть для меня станет сюрпризом, кто получит твое наследство. Обещаю даже лично проводить тебя в последний путь.

— Не дождешься! Это я на твою могилу плюну!

— Так вот, — продолжил он совершенно спокойно, — если это ты отправила Киоре в Тоноль, отзови ее. Она слишком наглая, притом император не желает видеть ее в шпионках. Ее ждет смертная казнь. Как вариант, можешь уговорить ее служить мне.

— Ты правда считаешь, что я не привила ей ненависть к работе на корону? Она предпочтет смерть! — столько торжества в одной фразе кардинал не слышал уже много-много лет.

— Ты плохо слышишь меня, — покачал головой он. — Я никогда и ничего не говорю просто так, а твоя привычка игнорировать понятные нам двоим намеки раздражает меня уже…уже слишком много лет. Итак, если хочешь настоящего покоя и продолжения твоей счастливой старости, заставь Киоре уехать из столицы и прекрати подрывную деятельность в империи. Перебегай дорогу Ястребу, но никогда — слышишь! — не лезь в мои дела.

— Напугал, думаешь? И ничего-то ты не сделаешь мне, Террен. Иначе бы Кровавая Эши умерла в расцвете лет, казненная прошлым императором.

Она улыбнулась так широко и ярко, как будто выиграла затяжную войну. Кардинал откинулся в кресле и закрыл глаза: как права эта женщина, он в самом деле бессилен рядом с ней.

— Наши судьбы сплелись слишком хитро, Террен. Так хитро, что нам не разобраться до самого гроба. Не лучше ли тогда не видеть друг друга? Оставить в покое? Забыть?

— Невозможно, пока мы живы. Ты мешаешь мне, я срываю твои планы — это ведь уже традиция, не так ли?

— Да… И сейчас мы тоже в плену традиции: ты угрожаешь мне, а я делаю вид, что не боюсь.

— И ни один из нас не знает точно, правду ли говорит другой.

Именно так они жили много десятилетий. Кардинал не знал, боялась ли Кровавая его угроз, а она не знала, использует ли он последние средства, чтобы ее поймать.

И ему, и ей было, что вспомнить. Кардинал, заполучив в шпионки талантливейшую мошенницу, использовал ее, зачастую ставил невыполнимые задачи, доводившие Эши до бешенства, и смотрел, как виртуозно она их решала. А потом она пропадала под очередной маской, и кардинал бесился, пытаясь разыскать ее по всему миру — ценнейший кадр, которому известно слишком многое! И, вопреки логике и смыслу, она всегда возвращалась, чтобы получить очередное задание или же растормошить Тоноль новой сумасшедшей выходкой. Они не были ни друзьями, ни врагами — именно клубок эмоций, закутанный в упаковку закоснелых традиций.

Ночь овладела югом, и запахли мятно-пряно распустившиеся цветы. Кардинал начал седеть давно, еще в тот момент, когда получил от шпионов первое письмо, в котором говорилось, что Эши раскрыта, что она на грани жизни и смерти. И каждое подобное письмо стоило ему седого волоса. А она выживала, чтобы вернуться с ядовитой улыбкой, швырнуть отчет о деле или же заказанную вещь и уйти буйствовать по Тонолю, оправдывая собственную репутацию кровавой и талантливейшей воровки. А он дома у камина мстительно сжигал очередное письмо с дурной вестью и смотрел в огонь, яро желая, чтобы подобных больше не приходило. И, поднимаясь, начинал новый раунд игры: следовало опять убедить императора, что поиски Кровавой идут, что никакой связи между Эши и лучшей шпионкой Лотгара, служащей им лично, нет.