ШАХТЕРСКАЯ_КОЛОНИЯ: Внимание, глупый вопрос.

АФРОНАВТ3000: Умных вопросов не бывает.

ШАХТЕРСКАЯ_КОЛОНИЯ: Почему все компьютерные и интернет-термины такие тупые? Конечно, я не настолько технически подкована, но я не понимаю, почему все оказывается метафорой. Будто все наши данные хранятся в волшебном «облаке», где-то в прекрасном синем небе, и ждут, что их вновь призовут, когда человеку захочется.

АФРОНАВТ3000: Мы всегда говорим о технологиях с помощью метафор. Это самый легкий способ описать что-то функционально, объяснить, как это работает. Но гораздо чаще, мне кажется, это костыль, быстрый способ объяснить, который лишает человека полного и подлинного понимания того, как работает компьютер или интернет.

Например, нам всегда представляется, что файлы живут в папках – жесткая иерархия. Это понятно, ведь существуют параллели с реальностью, в которой мы так же раскладываем документы. Но файлы в действительности не уложены так. Они не живут в папках. И образ страницы с информацией, лежащей в желтой папке в картотеке, в некотором роде ограничивает понимание человека о том, чем по-настоящему является файл. Он не лежит в одном месте. Он везде и нигде одновременно. Он существует.

ШАХТЕРСКАЯ_КОЛОНИЯ: Забавно, как ты это объясняешь. В художественной литературе мы используем метафоры, чтобы все упростить: чтобы сделать абстрактное понятие более… осязаемым? Менее раздражающим? Но порой мне кажется, что опора на метафоры оказывает медвежью услугу читателю. Они полезны, когда употребляются к месту.

АФРОНАВТ3000: «Употреблять к месту» – главное. Большинство людей, которые создают язык пользовательских интерфейсов, не слишком-то гуманитарно одаренные авторы, да и к тому же не слишком чуткие.

ШАХТЕРСКАЯ_КОЛОНИЯ: Теперь ты мне просто льстишь.

АФРОНАВТ3000: Возможно.

Неделя 5

Я и не думала, что снова увижу Майкла, но однажды он объявился, опять сидел в баре «Хрустальная ладонь» в одиночестве.

– Ты что тут делаешь?

– Привет, Джилл, как ты? – спросил Майкл. – Это как… как там говорят? Когда что-то будто повторяется?

Слово я знала, но притворилась, что не поняла, и пожала плечами.

– Хм.

Я села напротив. Не очень-то хотелось общаться, но и невежливой оказаться – тоже. В конце концов, мы же переспали.

– Вернулся по делу, – сообщил он.

– Снова ищешь денег?

– Вообще-то я продал свою компанию.

– Продал «Паноптикум»?

– Да.

– Что ж, поздравляю.

– Спасибо.

Это не объясняло, почему он сидит здесь, в «Хрустальной ладони», явно ждет меня. Как давно он тут торчит?

– Хочешь выпить?

– Я ведь в баре, верно? – отозвалась я. – Полагаю, мне стоит угостить тебя стаканчиком-другим в честь удачной сделки.

– Позволь мне купить выпивку. Я ведь продал компанию.

– Надо думать, здорово на этом заработал?

В усмешке Майкла отобразилось что-то среднее между самодовольством и удивлением, будто он еще до конца это не осознал.

Шарлотта в тот день не работала. За барной стойкой стоял парень, бородач, классический рокер. Это объясняло, почему из динамиков несся визг электрогитар, а не легкая тропикана, которую я успела полюбить. Мы заказали выпить. Майкл сказал, что не может вдаваться в подробности сделки, но чувствует себя удачливым счастливчиком.

– Не могу назвать тебе покупателя. Подписался о неразглашении.

Два коктейля спустя Майкл признался, что продался крупному подрядчику армии США. Он не назвал фирму – да и название ничего бы мне не сказало, – но уверил, что подрядчик весьма крупный. Пожалуй, даже крупнейший.

– Какая связь между производителем оружия и распознаванием лиц?

– Распознавание лиц, ты запомнила! – Майкл покрутил соломинкой в бокале. – Я не знаю, как именно сервис будут использовать, но предполагаю, что правительству весьма пригодится определять лица по фото и видео.

– Этому есть название.

– Безопасность?

– Нет, слово из шести букв.

– Охрана?

– Забей.

Майкл уже почти растекался на стуле. Интересно, сколько он выпил до моего прихода.

– Ты останешься в компании?

– Да, это часть сделки. Нужно еще добавить кое-какие функции и пройти проверку на соответствие некоторым критериям качества.

После еще одного бокала Майкл проговорился:

– Он работает только на белых.

– В смысле?

– Мы можем определить белого с потрясающей точностью. Но если человек черный, латиноамериканец или азиат, сервису трудно его распознать.

– Так твоя программа… расистская?

– Это не программа, – обиделся Майкл. – И она не расистская.

– Ладно, но звучит расистски.

– Нет, просто… все будет хорошо. «Паноптикум» не может определить небелых, потому что начинал с другого набора данных. Когда мы обучали алгоритм, то собирали сотни, тысячи фотографий людей, которых знали лично. И мы скормили их «Паноптикуму» и сказали: «Все это Кристен. Теперь постарайся найти фотографии, на которых нет Кристен».

– Разве Кристен – не имя твоей бывшей?

– Потом «Паноптикум» учился распознавать фото, на которых есть Кристен и на которых ее нет. И мы проверили его на нескольких сотнях людей, еще в самом начале. Тогда в компании работали только я и пара программистов, мы спрашивали друзей и родственников, можно ли взять их фотографии с фейсбука, просили старые семейные фото и другие портреты. Все, что удавалось достать.