– Нана, ты опять забываешься, – вздохнула девушка и, чуть приблизившись к зеркалу, проверила мочки ушей, как будто боялась, что без сережек они зарастут. – Чем спокойней и послушней ты будешь себя вести, тем раньше тебя заберут дядя с тетей.

Я решительно ничего не понимала. Что это за место? Как я здесь оказалась?

Что вообще происходит?!

– Где я? – вклинилась я в их диалог.

На меня уставились три пары глаз.

– У меня тоже такое было, – после паузы заговорила Нана, теребя кончик косы. – После того как я подралась с кузиной из-за того, что она танцевала с моим Калебом, тетя напоила меня такой дрянью, что я потом три дня ходила как кукла.

Ерунда какая-то. Я же здоровая и не пью лекарств.

Убрав с лица спутанные волосы, я свесила ноги с кровати. Ступни коснулись холодного пола.

– Мне надо домой.

– Здесь всем надо домой. – Нана уже начала раздражаться.

– Нет, правда. – Я дотронулась пальцами до виска, безуспешно стараясь сосредоточиться. – Меня там ждут. Очень сильно.

Девушка в сером платье с передником снова вздохнула:

– Дорогуша, давай ты сначала умоешься и оденешься. А то тех, кто опаздывает на утренний сбор, не пускают на завтрак.

– Нет, я так не могу. – Я сжала руками голову, такую предательски пустую. – Мне надо… Мне надо позвонить!

Нана плюхнулась на мою постель. Слишком грузно для тоненькой девушки.

– Нет здесь телефона. А если есть, то наверняка в кабинете старшей сестры. Но там еще ни одна живая душа не бывала.

Я уже была готова сказать, что мне плевать на препятствия, как вдруг до меня дошла одна простая вещь.

Номер.

Вот не могла вспомнить ни одного номера. Как бы я тогда позвонила?

– Кому ж ты звонить собралась? – спросила толстушка, доставая из тумбочки чулки.

Ответ нашелся быстро.

– Мужу.

Язык не обожгло горечью лжи. И даже на сердце стало чуть полегче.

Нана подскочила так, что кровать под нами скрипнула.

– У тебя есть муж? Лунный свет, ты не шутишь? Это правда?!

От ее напора я впала в ступор. Да что такого удивительного я сказала? Многие женщины выходят замуж, и мне вроде это знакомо.

Одетая девушка хлопнула в ладоши:

– Дамы, все разговоры – потом! Пунктуальность важна даже за пределами пансиона. Почему только я готова, а?

– Как скажешь, мамочка, – пропела Нана и кинулась к своим вещам. Толстушка тоже засуетилась.

Одна я осталась сидеть без движения. Разве здесь есть моя одежда? Не могу же я носить то же, что и они. Какая-то серая невзрачная форма, которую и надеть стыдно. Зачем она мне? Если это правда какой-то пансион, то почему я здесь нахожусь? У меня же уже есть образование… Или нет.

Память превратилась в бездонный колодец. Как бы я ни тянулась к его дну, ничего не получалось. От напряженных раздумий давило виски и почему-то чесались глаза.

– Твое платье на вешалке, – подсказала серьезная барышня и тут же сама его сняла. – Остальное в тумбочке. Ну что такое? Почему смотришь на меня как рыба из аквариума?

Точно. Я, наверное, выгляжу как натуральная дурочка, которая не ориентируется в пространстве.

– Я… я просто…

– Не сможешь одеться сама? – мягко улыбнулась она, будто перед ней был маленький ребенок. – Тебя раньше служанка одевала?

Я снова обратилась к своей памяти и на этот раз словно зачерпнула из глубокого колодца несколько капель драгоценной воды.

– У меня была горничная, да.

Бестелесные воспоминания обволокли меня нежным теплом. Когда-то кто-то действительно ухаживал за мной, угадывал мои желания и вообще окружал самым блаженным комфортом, который только может быть.

Но при этом я умею одеваться самостоятельно. И шнурки завязываю и… как это называется, когда просто за металлический язычок дергаешь? Молния? Какое странное название.

От растерянности и стыда перехватило дыхание. И это состояние меня больше бесило, чем печалило.

– Я ничего не помню. – Глаза начали застилать злые слезы. – Забыла все имена. Все лица. Даже не знаю, как меня зовут и кто я вообще такая!

Участливая соседка по комнате, видя мое напряженное лицо, не выразила страха или брезгливости. Решительно взяла меня за руку.

– Вот же тебя напичкали… Иди сюда.

Посчитав, что хуже мне не будет, я подошла с ней к зеркалу. Девушка специально встала так, чтобы в нем отражалась только я.

Лохматая рыжая девчонка с белым, будто не знакомым с солнечными лучами лицом. Если причесать, настоящая куколка, очаровательная синеглазка с маленьким носиком и розовым ротиком.

Что-то забурлило в моем колодце-памяти. Но вода оттуда была мутной, грязной.

От этой аллюзии меня замутило.

– Это же Айви, – прошептала я сквозь тошноту.

Соседка заботливо убрала медные волосы мне за спину.

– Приятно познакомиться, Айви. А я – Кэтлин.

Горло перехватило, и я не ответила.

Что-то подсказывало, что радоваться очень рано.

Потеряв память, я не ощущала себя свободной. Незнание и постоянное напряжение сковывали, заставляли сто раз думать, прежде чем что-то сказать или сделать. И при этом я четко понимала, что такое скромное поведение мне несвойственно. Тупую покорность судьбе можно было сравнить с детским платьицем, в которое я безуспешно пыталась влезть и при этом невинно хлопать глазами.

Я привыкла всего добиваться сама. Преодолевать свои сомнения. Не обращать внимания на то, что говорят другие.

Но почему я все забыла? Неужели всему виной снотворное или что-то в этом роде? Хотя если меня запихнули в некую тюрьму для благородных девиц, наверное, я не на шутку разъярилась и рвалась домой. Не помню, склонна ли я к истерикам, но вряд ли бы промолчала в ответ на такое обращение. И явственное желание уйти туда, где кто-то очень сильно меня ждет, не могло взяться из ниоткуда.

Человек тридцать собрали в большой комнате с деревянными скамьями. Я держалась ближе к Кэтлин и все вертела головой, стараясь понять, где нахожусь. Первое впечатление указывало на то, что раньше это здание было жилой усадьбой, но по какой-то причине из нее сделали то ли школу, то ли приют. Весьма безрадостное и неуютное место, даже девушки ведут себя по большей части тихо, словно боятся нарушить покой спящего в серых стенах божества. Всем им, скорее всего, не больше двадцати лет, а в глазах столько уныния, как у древних старух.

Не заставили себя долго ждать тетки в синих балахонистых платьях и белых капюшонах. Одна из них, низенькая, с широким задом, немедленно принялась отчитывать кудрявую девчонку за «неубранные патлы».