это чувствовал и, подавшись вперед, с тайным трепетом ждал этого взгляда или слова, которые определили бы его выбор между добром и злом. И кто знает, какой инстинкт заставил Октавию обернуться к своему кузену и подарить ему мечтательный и дружелюбный взгляд, который согрел его сердце? Морис Трехерн ответил таким же взглядом и смутил Октавию, судя по выражению ее лица, в котором дивно смешались любовь, благодарность и таинственное понимание, чтобы просиять – и погаснуть. Что это такое было, Октавия не ведала, она только чувствовала, что наполнена совершенно новым, необъяснимым ощущением. Уже через миг оно прошло. Леди Трехерн заговорила с дочерью, а Бланш Тальбот скользнула к Морису, гадая, не ей ли адресована его неподражаемая улыбка.

– Мистер Эннон великодушно оставил меня, и вот я здесь, чтобы подбодрить вас в вашем уединении. Впрочем, кажется, вы им довольны больше, чем мы – обществом друг друга, – со своей всегдашней аффектацией произнесла Бланш, поскольку вид Трехерна весьма ее впечатлил.

– Вы очень добры, и я рад вам. Действительно, я умею скрашивать одиночество способами, которые более удачливым людям едва ли пришлись бы по вкусу. Для меня это спасение, иначе я превратился бы в угрюмого тирана и вынудил бы несчастных родственников с утра до ночи исполнять мои капризы.

Трехерн говорил с изысканной учтивостью, которая всегда более, чем прочие достоинства, влекла к нему женщин.

– Пожалуйста, откройте мне пару этих ваших способов! Я ведь тоже почти всегда одна, пусть даже рядом люди. Я люблю свою сестру, но мы с нею совершенно разные, и родственной души у меня нет.

Иронией сверкнули глаза Трехерна, когда сентиментальная барышня легко вздохнула и весьма эффектно опустила длинные ресницы. Проигнорировав тему родственных душ, Трехерн ответил с прохладцей:

– Мое любимое развлечение – изучать людей. Из угла, откуда мне ходу нет, я поневоле слежу за окружающими и разгадываю их мелкие планы и крупные замыслы. Я стал настоящим экспертом.

– Охотно верю. По вашим глазам ясно, что вы имеете этот дар. Прошу вас только не изучать меня.

Бланш, всерьез испуганная, вся словно сжалась. Трехерн невольно улыбнулся. Тайну этого поверхностного сердечка он давно постиг, однако ни разу ей не воспользовался – слишком был для этого порядочен. Теперь, избегая смотреть на Бланш своими проницательными глазами, он заверил:

– Слово даю, что не стану, как бы сладостно ни было штудировать белые страницы девичьего сердца. У меня хватает объектов для изучения, так что будьте спокойны, мисс Бланш.

– А кто из присутствующих вам больше всего интересен? – спросила девушка, краснея – так приятны были ей слова Трехерна. – По-моему, за миссис Сноудон тянется шлейф романтической истории, надобно только уметь ее прочесть.

– Ну, эту историю я уже прочел. Сейчас я занят миледи. Мне казалось, что я хорошо ее знаю, но в последнее время она меня озадачивает. Людские умы полны тайн и изменчивее, чем облака.

– Достойнейшая пожилая дама! Я перед нею трепещу и никогда не дерзнула бы прочесть ее мысли, как дерзаете вы.

Бланш покосилась на объект обсуждения и добавила:

– Бедняжка Тавия, какой у нее растерянный вид. Вы не против, если я позову ее к нам?

– Я всем сердцем за, – был быстрый ответ.

Бланш ушла, но не вернулась – леди Трехерн задержала ее, как до того задержала свою дочь.

– Что ж, результаты проверки удовлетворительные. На время покорюсь, ведь тетушка никуда от меня не денется.

И с покорным вздохом Трехерн вернулся к наблюдениям за миссис Сноудон. Она теперь стояла у камина, беседуя с сэром Джаспером – красивым, беспечным, великодушным молодым джентльменом, который не скрывал своего восхищения этой женщиной. Едва сэр Джаспер вошел, как миссис Сноудон стряхнула апатию и сделалась столь же явно оживлена, сколь была меланхолична до появления сэра Джаспера. Щебеча, она машинально двигала взад-вперед по каминной полке миниатюрную бронзовую вазу старинной работы и не раз и не два бросала на Мориса быстрые многозначительные взгляды. Наконец, он соизволил ответить ей несколько надменным кивком. Тогда, довольная, миссис Сноудон оставила вазу в покое и все свое внимание сосредоточила на галантных речах сэра Джаспера.

Едва ее сын приблизился к миссис Сноудон, Madame Mère встревожилась. Октавия, Бланш и Эннон были ею забыты, теперь она наблюдала за Джаспером. Леди Трехерн не услышала и не увидела ничего подозрительного, однако так и не отделалась от чувства, будто между сыном и миссис Сноудон есть некое взаимопонимание. Когда гости начали расходиться на ночь по своим комнатам, миледи дождалась, пока останутся только ее сын и племянник.

– Итак, Madame Ma Mère, что вас тревожит? – спросил сэр Джаспер, ибо миледи предварила материнский поцелуй долгим пытливым взглядом.

– Не знаю, как объяснить… Меня мучают предчувствия. Помни, сын, до какой степени я тобой горжусь; любое твое прегрешенье или неблаговидный поступок убьет меня. Доброй ночи, Морис.

И леди Трехерн удалилась с величественным кивком. Сэр Джаспер стоял, облокотившись на низкую каминную полку. Его улыбка должна была показать, сколь смешны матушкины опасения. Едва они с Морисом остались наедине, сэр Джаспер произнес:

– Она встревожена из-за Э. С. Некое чутье заставляет женщин уже с первой встречи проникаться друг к другу неприязнью. Удивительно, не так ли?

– Зачем ты пригласил Э. С.? – бросил Морис.

– Дорогой мой, что же мне было делать? Матушка хотела, чтобы приехал генерал – он был дружен с отцом; ну а его супруге следовало сопровождать его. Не мог же я сообщить матушке, что эта женщина, мягко выражаясь – записная кокетка, что она вышла за старика-генерала с досады, потому что ни мой кузен, ни я сам не попались в ее цепкие лапки!

– Что помешало тебе выразиться иначе – сказать, что эта женщина мутит воду везде, где появляется, что визит генерала следует отложить хотя бы ради Октавии? Я ведь предупреждал, Джаспер: до добра это не доведет.

– Кого именно – тебя или меня?

– Может, и обоих, но тебя уж точно. Она зла на нас с тех пор, как мы от нее ускользнули, потому что она никак не могла выбрать между твоим титулом и моим предполагаемым состоянием. Она несчастлива со стариком и уповает единственно на его смерть. Ты свободен, и в ее глазах привлекательность твоя удвоилась. Берегись, не то она тебя окрутит – оглянуться не успеешь.

– Благодарю, господин наставник. Я не боюсь. Зато в течение недели – дольше они не прогостят – мне будет чем заняться.

И с беспечным смешком сэр Джаспер вышел.

– За неделю можно всяких дел натворить, а начало было положено сегодня, – пробормотал Трехерн и