* * *

Когда Найл выбрался из-под душа, было уже два часа ночи. Он осторожно прикрыл за собой дверь в комнату, чтобы не разбудить Кевина, но тот и не спал — что-то печатал в ноутбуке, периодически взглядывая в раскрытый учебник.

— Что это? — Найл упал на постель, потянулся за телефоном.

— Тезисы к эссе, — лицо Кевина освещалось синевой экрана. — Кстати, у тебя телефон разрывало смсками, пока ты в душе плескался. Кому-то ты очень был нужен.

Сморщив нос, Найл взглянул на экран.

Сообщения были от Оуэна.

«Закончилось. Есть ещё? Я заплачу»

Покосившись на сумку, где в потайном кармане хранился некоторый запас шаманской смеси, Найл прикусил изнутри щеку. Он мог бы продать Оуэну остатки и заработать ещё немного кредита его доверия, но даже этот кредит доверия не смог бы подарить ему бесплатный проход в его дом. Оуэн Грин не был дураком — если он смог сопротивляться Холли, значит, сможет сопротивляться и попыткам взломать его разум или втереться в его доверие. Этого парня нельзя было недооценивать. Если он почувствует опасность, он может поступить совсем не так, как ожидается. Он уже поступает не так, как Холли планировала.

Значит, нужно что-то другое. Что-то, не менее полезное, но не взламывающее напрямую доверие Оуэна…

Что-то, что приблизит его к цели и позволит нанести решающий удар по кому-то из оставшейся троицы. И, если Гаррет почти сломлен, а Оуэн должен быть последним, то остается Дилан.

Человек без эмоций.

Тот, с кем может быть сложнее всего, потому что он никому не доверяет и держит себя в узде.

Найл нахмурился и всё же отбил ответ.

«Я отдам тебе всё, что у меня есть, если ты подкинешь Дилану мою кандидатуру на вступление в братство»

Глава двадцать четвертая

Дилан смотрел на Гаррета, наматывающего круги по гостиной, и впервые за очень долгое время чувствовал себя загнанным в угол. Он понятия не имел, как реагировать на выпады друга.

Что их всех посещают одни и те же галлюцинации, он уже понял. Разум, который Дилану удавалось охлаждать довольно похвальное количество времени, подсказывал: с ума сходят поодиночке, но, вероятно, общее прошлое и чувство вины, подпитанное паникой Оуэна, могло повлиять. Он мог объяснить всё это Гаррету, но тот был слишком взвичен и напуган, чтобы прислушаться к голосу адекватности.

Или хотя бы к каким-нибудь разумным словам.

Дилан смотрел, как электрический свет от настольной лампы отражается в бокале с виски; от хождения Гаррета туда и сюда уже начинала болеть голова.

— Хватит ходить кругами, дырку в полу проделаешь, — фыркнул он. — И успокойся уже, наконец.

— Да иди ты в жопу! — рявкнул Гаррет, но за его рявканьем скрывался настоящий визгливый страх. — Я видел её! Понимаешь?! Вот своими, блядь, глазами, как тебя вижу! Гребаная сука стояла напротив и гнила, понимаешь?! Она прямо мне на ковёр гнила!

Дилан знал, что именно видел Гаррет, как никто другой.

Индейскую сучку он видел очень часто. После той попытки нападения, когда он чуть не придушил Лекси, она вроде бы отстала от него, но теперь мелькала где-то на периферии зрения — тёмной фигурой в коридоре, когда он вставал в туалет; запахом разложения, плывущим по комнате; силуэтом в темноте спальни, если Дилан просыпался среди ночи.

Оуэн бы сказал, что она чего-то ждет.

Дилан же считал, что любые психические проблемы могут идти синусоидой, и сейчас в его случае галлюцинации просто пошли на снижение. Возможно, даже благодаря его собственным усилиям и попыткам удержать себя. И спортивным тренировкам. Спорт вообще хорошо помогал и выматывал, позволяя не видеть снов и не обращать внимания на запахи и шорохи в доме.

— Выпей, — Дилан протянул Гаррету виски. Тот не отказался, залпом опрокинул стакан и закашлялся. — И успокойся. Никто не собирается тебя убивать.

— Майлза тоже не собирались!

— Несчастный случай, — каменному лицу Дилана позавидовал бы и памятник. Он понимал, что если все начнут впадать в панику, кто-нибудь обязательно проговорится кому-нибудь, и тогда полиция на пороге будет лишь делом времени.

Разумеется, никаких доказательств не будет.

Разумеется, все утихнет. Но нервотрепка всё равно будет долгой и нудной. Как будущий юрист, он это хорошо понимал.

Гаррет рухнул в кресло.

— Надо, нахрен, всё рассказать!

От его бравады, что индейская сука была сама виновата, и что ничего такого не случилось и вины их не было, не осталось и следа. Он выглядел так, будто ему срочно нужна доза снотворного, пара ударов по роже и проспаться. Его обреченность будила в Дилане глухое раздражение.

Поднявшись, он подошел к Гаррету и с силой встряхнул его за плечи.

— Мы не будем ничего рассказывать, — четко произнес он. — Мы должны держаться вместе, даже если Оуэн решит от нас отколоться. Двое сильнее, чем один.

Тонкий запах гнили забрался в ноздри.

— Ты, что, не видишь, она же здесь! — заорал вдруг Гаррет снова и отрубился, сползая вниз по креслу.

Она была здесь.

Дилан взял стакан, понюхал, перебивая запах тухлых водорослей запахом алкоголя. Поднял взгляд.

В окне он увидел свое отражение, а за его спиной — мертвую ютскую девчонку. Её лицо, опухшее и разлагающееся, подернулось дымкой, преображаясь в лицо Лекси, синюшное, жуткое.

Дилан сжал стакан в руке с такой силой, что тонкое стекло лопнуло, полоснув по ладони острой болью. Призрак за его спиной исчез.

* * *

Голова у Гаррета гудела.

Открыв глаза, он обнаружил себя на диване в гостиной дома, в котором ночевал Дилан, когда уставал от шума общежития братства. Индейская сука исчезла, оставив за собой только вонь и дикий, неконтролируемый страх, всё больше захватывающий его душу.

Ещё несколько дней назад он орал Оуэну, что пусть она его лучше убьет, но в тюрьме он гнить не будет. И Гаррет действительно так думал, но сегодня…

Он видел её распухшее лицо так близко, как не видел некоторых своих любовников или любовниц. Он задыхался от гнили. Он, блядь, едва не обоссался, когда она склонилась над ним, обдавая вонью тухлятины, и ухмыльнулась, обнажая поломанные зубы.

И тюрьма, если там не будет её, вдруг показалась неплохой перспективкой. Мать её…

Даже если без Майлза.

Гаррет сглотнул. Смерть Майлза продолжала ранить его,