Отступать страх не желал. Он тянулся к её шее холодными пальцами, намереваясь ухватить, задушить, уничтожить.

— Паутина задерживает зло и пропускает добро… — прошептала Мун едва слушающимися губами. — Она не пустит тебя…

Когда паника, наконец, стала отступать, ей удалось открыть глаза.

Если она не может остановить Юнсу, она поедет туда сама.

* * *

Адрес Майлза Фостера Мун обнаружила в записях Юнсу у него в кабинете. С трудом подавив неприязнь к собственным действиям, — она терпеть не могла рыться в личных вещах мужа и никогда не делала это без его просьбы или особой необходимости, — она открыла его ноутбук и ввела пароль. На третий раз ей удалось догадаться, что паролем был её день рождения, но наоборот, от года к месяцу.

Все документы по Фостеру лежали в отдельной папке. Фотографии дела, файл с заметками и размышлениями, который Мун даже не стала открывать, подшивки газет Шарлоттауна за последние несколько лет, явно записанные на диск из библиотеки. Юнсу серьезно взялся за дело, хотя даже не представлял, к чему оно может его привести.

Мун открыла снимки дела и пролистала до фотографий Майлза. Тело выглядело ужасно. Разодранное горло, зияющая дыра на месте паха, вырванные куски мяса, следы разложения. Сглотнув, она хотела уже пролистать дальше, чтобы отыскать адрес или хоть какие-то данные о месте происшествия или о квартире Фостера, но голова у неё закружилась, и Мун рухнула в темноту.

Рычание.

Визг.

Жёлтые глаза, полыхающие в темноте. Запах мокрой шерсти, крови и озёрной тины.

Сила — тёмная, густая, вязкая, чужеродная.

Вокруг Мун кружились лица, черт которых разобрать не получалось. Они смазывались, будто в насмешку, менялись, и у каждого был жёлтый волчий взгляд. Рты щерились в оскалах, обнажая клыки.

Она слышала шепот, шипящий, глухой, будто за щеки говорившего… говорившей, это был женский голос, набились водоросли.

«Убей их, убей их, убей их, отомсти, отомсти, отомсти…»

Она падала и падала в круговерть неясных образов и запахов, раздирающих обоняние, как Алиса падала в нору, погнавшись за Белым Кроликом.

«Убей… отомсти… убей…», — перед глазами Мун вспыхнуло искривленное злобой, распухшее лицо призрака, и она закричала.

— …Мун! — Юнсу успел подхватить её до того, как она рухнула на пол. — Мун, какого черта? Мун!

Веки отказывались подниматься. Мун чувствовала себя так, будто её со всей силы огрело по затылку. Кое-как открыв глаза, она увидела мужа. Лицо Юнсу расплывалось.

— Прости… — пробормотала она.

Прежде она ещё никогда не попадала в транс так резко и без подготовки, даже без мало-мальской медитации, и теперь не понимала, что это было? Что она только что видела?..

— Я чертовски испугался, — оказалось, что муж успел перетащить её на кровать в спальню. — Я же говорил тебе не копаться в деле Фостера, там же одни фотки — полный пиздец!

Мун тяжело моргнула.

Похоже, Юнсу решил, что, ведомая любопытством, она сунула нос в его записи. Не то чтобы он их вообще от неё скрывал, но, похоже, подумал, будто она испугалась и упала в обморок при виде растерзанного тела. Быть может, лучше ему и продолжать думать так.

А вот что именно ей показалось, пока она «плавала» в трансе, Мун разобраться лишь предстояло.

Глава двадцать третья

Злость Холли витала в воздухе запахом озёрной тины и разлагающегося тела.

С каждым днём ей становилось всё хуже, и она злилась — на своих оставшихся обидчиков, на их окружение, на самого Найла, который должен был поторопиться, но он не торопился. Она злилась, что её время истекало, а её гнев и её ненависть жгли её изнутри.

Найл разделял её эмоции.

Холли была его сестрой — сильной, смелой, живой, — а четверо придурков пришли и отняли её жизнь, потому что им так захотелось, потому что они считали, что имеют право делать всё, что захотят, раз уж они белые. Холли погибла, не успев полностью войти в свою силу, от ужаса не способная даже дать отпор или превратиться, и теперь эта сила была разделена между ними обоими, связав если не навсегда, то надолго. И Холли жаждала мести.

«Ты не позволил мне заставить её помочь нам!»

— Ты не тронешь Беллу.

Холли сидела напротив, на кровати Кевина, однако влажные следы от её мокрого платья и запах тины сосед не смог бы почувствовать, даже если бы захотел — у него не было дара видящего, а у Холли — желания, чтобы он её увидел. За прошедшие дни её лицо ещё сильнее раздулось, и любой, кто увидел бы её такой, какой она показывалась Найлу, мог бы от страха заполучить инфаркт.

«Он заслуживает, чтобы у него отняли последнего человека, кто ещё остается на его стороне!»

Джэки бы сказала то же самое. Жажда мести в ней горела едва ли не сильнее, чем в самой Холли.

— Но Белла не заслуживает такого удара.

«Она всё равно его потеряет, — фыркнула Холли. — Если она при этом будет сохнуть по тебе, ему будет больнее, а этой твоей девчонке — легче»

Найл в этом сомневался.

Дед говорил ему когда-то, что наведенные чувства нужно постоянно поддерживать, иначе они опадут, как морок, и больше не возвратятся. Белла нравилась ему, пусть и не так, как нравилась Кэрри; он хотел её, но чем глубже он сам погружался в эти эмоции, тем больше понимал, что его собственные поступки ведут его в тупик.

Он спал с Беллой, но это никогда не было шансом ещё ближе подобраться к Оуэну и его компании, лишь удовлетворением его желаний. Белла туманила ему разум, отвлекая от главного — его цели. Так же, как и Кэрри.

— Нет.

Холли зашипела.

«И как ты собираешься оказаться в доме Оуэна Грина? Это тебе не Гаррет, ищущий, как бы побыстрее сдохнуть и избавиться от собственной дерьмовой жизни, не слабак Майлз, даже не Дилан, который и без того сходит с ума! Оуэн будет бороться до конца и никого к себе не подпустит!»

Что-то в её словах заставило Найла насторожиться.

— Откуда ты знаешь, что он будет бороться?

Холли подобрала под себя ноги. На покрывале на кровати Кевина расползались