будто заколебался, это плохо... Обеими руками ухватился аукционист за вырез на шее Бетси, рванул платье вниз, ветхий ситец затрещал, обнажая плечи, повис лохмотьями. Толпа увидела смуглые груди, туго торчащие розовыми остриями врозь.

— Кто откажется от такой прелести? — громогласно вопросил аукционист.

— Тысяча триста шестьдесят пять! — сказал Старботл, жуя окурок сигары.

Аукционист поднял молоточек.

— Тысяча четыреста! — крикнул француз, и захваченная соревнованием толпа загудела.

— Кто больше, джентльмены? — не унимался вошедший в раж аукционист, подзадоривая искательным взглядом то француза, то Старботла и чувствуя, что тот вновь колеблется. — Неужели на этом и остановимся?

Осененный новой пришедшей в голову мыслью, внезапно для всех он задрал на женщине просторные юбки, бесстыдно, до самого пояса, оголив длинные смуглые ее ноги. Бетси слабо ахнула, вся сжалась, стыдливо и беспомощно прикрываясь ладонями. Толпа заревела. Сжав кулаки, Гектор с хриплым стоном ярости рванулся было вперед, но свирепый окрик аукциониста: «Назад, черномазая скотина!» — осадил его. Расслабленным движением мулат опустился на корточки и спрятал лицо в колени, согнутыми руками охватив голову, — воплощение стыда и отчаяния. Сквозь бурю общего восторженного рева, смеха, свиста в четыре пальца слышался ёрнический голос:

— Кому, джентльмены, достанется такой приз?

Продолжая придерживать одежду на заголенной женщине, аукционист похлопывал ее по крутому выгибу смуглых бедер, скалился похабно.

— Тысяча четыреста пятьдесят! — крикнул Старботл.

Толстая шея француза багровела.

— Тысяча пятьсот! — выкрикнул он пискливо.

Надин потянула мужа за руку:

— Пойдем!

Выбрались прочь из толпы джентльменов в цилиндрах и касторовых шляпах. Щеки Надин пылали пятнистым румянцем стыда и негодования.

— Какая гадость! Какая низость! — с отвращением повторяла она. — Боже мой, такого и в России не увидишь... Скоты!..

— Рабовладельческий штат, Наденька. Это тебе не Филадельфия, — с невеселым смешком пояснил Турчанинов.

Несколько минут молчали подавленно. Надин спросила:

— А кто такой этот мистер Старботл?

— Первый здешний богач. — Турчанинов помолчал. — Говорят, состояние нажил в Калифорнии. Темным путем. Будто бы застрелил, — уж не знаю, сам или через наемника, — золотоискателя, у которого был богатый участок, и тогда завладел им.

— Неужели его не судили за это?

— Нет, ловчаков здесь не судят, — ответил Иван Васильевич со странным выражением лица. — А он, Надин, ловчак... Когда проводили здесь железную дорогу на юг, у него с другим негоциантом спор произошел из-за одного участка, Старботл долго не думал, нанял шайку громил, посадил на поезд и направил на спорную территорию. А тот, не будь плох, нанял такую же шайку и пустил навстречу. Поезда столкнулись, началась перестрелка. Ребята Старботла взяли верх, и участок остался за ним.

— Да ведь это настоящий разбойник! — ужаснулась Надин.

— Вот то же самое сказал и я тем, кто мне все это рассказывал. А мне знаешь что ответили? (Надин поглядела вопросительно.) «Зато у него в банке на третий миллион перевалило. Сумейте-ка нажить такое состояние!» Я почувствовал себя дурак дураком и замолчал... Ты видела, сам шериф ему друг-приятель.

— И ты согласился писать портрет такого человека? — сурово спросила Надин.

Прикрытая усами, на губах Ивана Васильевича выдавилась жалкая, косящая улыбка:

— Дитя мое, что ж делать, ведь я этим сейчас живу... Он хорошо заплатит...

МИСТЕР СТАРБОТЛ ПОЗИРУЕТ

Оба джентльмена, Старботл и Мур, сидели на террасе дома, развалясь в легких креслах, у круглого, инкрустированного слоновой костью и перламутром столика, на котором стояли раскупоренная бутылка, недопитые бокалы и была раскрыта деревянная коробка с золотистыми, тесно уложенными гаванскими сигарами. Джентльмены сидели и вели неторопливую, ленивую беседу, потягивая легкое винцо. Мур — худощавый, изящный, с крючковатым носом, с артистической гривой полуседых серых волос, похожий на композитора Листа и резко отличавшийся от хозяина аристократическими своими манерами, — был, как догадывался Турчанинов, братом миссис Старботл. В Новом Орлеане, откуда он приехал к сестре погостить, у него находились большие хлопковые плантации.

Сам Иван Васильевич уселся несколько поодаль перед раскрытым этюдником, — в одной руке кисть, в другой — надетая на большой палец палитра. Бросая на позирующего Старботла напряженно прищуренные, короткие, схватывающие взгляды, клал мазок за мазком на прикрепленный к подрамнику холст. Утром Старботл прислал за Турчаниновым кабриолет, который и доставил его в поместье, расположенное в нескольких милях от городка. «У меня нет времени ездить к вам позировать, или как это там называется», — заранее предупредил он Ивана Васильевича. Волей-неволей Турчанинов решил пока что набросать лишь несколько этюдов с натуры, а потом уж, работая у себя, сделать по ним портрет.

Сквозь подковообразные мавританские арки, опиравшиеся на спаренные колонки, видны были по обе стороны входа на террасу склонившиеся под своей душистой тяжестью кусты темно-красных, белых и чайных роз; за ними на открытой площадке — мраморный бассейн, откуда, осыпаясь, бил в вышину фонтан, похожий на стеклянно-белое деревцо, перечеркнутое еле просвечивающим сегментом семицветной радуги; еще дальше — ровно подстриженный газон, ярко зеленеющий у подножья тенистых старых буков. Когда разговор стихал, сквозь веющий свежестью плеск водомета слышалось металлическое лязганье. Обеими руками держа перед животом большие садовые ножницы, чернолицый садовник подравнивал декоративный кустарник живой изгороди.

Беседа шла о приближающихся президентских выборах. Привычно подбирая на пестрой от выдавленных красок палитре нужный оттенок, Иван Васильевич прислушивался к мягкому, южному выговору Мура, отличному от произношения северян.

— Я ставлю, конечно, на Дугласа, однако не уверен, что пройдет он, а не Линкольн, — говорил Мур, поправляя белоснежные плоеные манжеты, ниспадавшие на худые, красивой формы руки. — Откуда только взялся этот горлопан? Он ездит чуть ли не по всей стране и всюду выступает со своими возмутительными речами. Даже газеты считают его подходящим кандидатом в президенты.

— Не все, — буркнул Старботл, не поворачивая головы и едва шевельнув губами. Одеревенев в позе, какую придал ему портретист, он держал на коленях толстый черный томище Библии, заложенный пальцем. «Хорошо бы рядышком поместить бюст Вашингтона или какого-нибудь там Платона, — сказал он Турчанинову, собираясь позировать. — Но этого, — ухмыльнулся, — пожалуй, у меня в моем вигваме не найдешь. Ну хоть с Библией изобразите».

— Вы правы, Томас, не все газеты, но мы