Сейчас же можно услышать лишь громкие заголовки в стиле: «Сын олигарха сбил троих человек и скрылся с места преступления». Если все вскроется, то бизнес понесет большой урон, и Войтов это знает, поэтому медленно раскачивает лодку.

Прежде, чем во все это дерьмо впутывается Маратик, проходит неделя. Именно он спускает крючок и сливает мою фамилию в прессу. Свидетели дают показания, Данькин дружок Дягилев, который был в ту ночь за рулем, очень активно дает показания против нашей фамилии. Журналюги вцепляются в эту новость, как в свежайший кусок мяса, один плюс, что все улики по этому делу давно уничтожены, правда, если девчонка даст показания, а мой придурочный сын на фоне своих возвышенных чувств возьмет вину на себя, это будет провал, приходится ставить это на личный контроль. В свое время я заплатил целое состояние, чтобы полностью переписать свою биографию, я кристально чист, и на меня лично ничего нет. Одно упущение во всем этом - мой гениальный сын. Но даже здесь есть плюс, Марат своей жаждой подгадить лишил Войтова эффекта неожиданности. Ему больше нечем манипулировать, а у Лукьяна появился еще один враг.

Информация, как снежный ком, очень быстро обрастает слухами, из сыночка наспех делают жертву меркантильной девицы. Всплывают склеенные моими людьми подробности о том, что пострадавшие были пьяны, что авария была спровоцирована. Стоит вложить немного средств и использовать нужные связи, как все это медленно выворачивается наизнанку. Бестолковый сынок олигарха становится никому не интересен, а вот девчонку… Факты искажаются, и вся шумиха полностью ложится на плечи тех, кто хотел добиться «правды».

Положение все равно остается шатким, поэтому приходится быть все время начеку.

После обеда звоню Лукьянову, назначая ему встречу за городом. Мне интересны мотивы, столько лет, а он все никак не может успокоиться. По-крупному не срет, поэтому я просто помню о том, что он есть. Здесь же он, сам того не зная, оказал мне услугу. Я и сам хотел слить все в прессу, опередив Войтова, но Маратик был проворней, даже Дягилева нашел.

Пять машин, припаркованных по периметру. Охрана, два снайпера. Я подготовился. Думаю, Маратик тоже. Лукьянов выходит первым, делает несколько шагов навстречу, поднимая руки, показывая, что у него нет оружия. Зеркалю его поведение. Руки мы не пожимаем.

- Чего тебе, Доронин? Мне жаль, что так получилось с твоим сыном. Но ты сам его так воспитал.

- Я здесь не поэтому. Вот ответь мне, что ты все гадишь, гадишь? Не надоело?

Лукьянов подбирается, озирается по сторонам, всматриваясь в каменные лица охраны.

- Ты, - его палец резким движением упирается в мою грудь, проминая ткань пиджака, смотрю на его руку, отстраняюсь, - пришел к Аккорду никем! Ты был никто, мясо, он хотел пустить тебя в расход, а потом отдал «Сапфир». Обещал мне, а отдал тебе. Я работал на него два года, а ты приполз к нему на коленях. Он считал тебя себе ровней, доверял. Тебе, тому, кто всегда строил из себя самого честного, правильного, делал все свои грязные делишки моими руками. Ты занял мое место. Мое. Когда Ломов сдох, ты подгреб все под себя с моей помощью. Без меня ты был бы трупом. Я имел и имею полное право ровно на половину всего, что у тебя есть. Если бы не я, что бы ты получил, не пачкая руки, как и хотел сначала? Ничего. Я просто хочу забрать свое. Это я убирал всех, кто был тебе неугоден. Ты даже сестру свою не пожалел. Я ее любил, любил, а ты отдал ее Грузину, как какой-то скот. Продал за бабки.

- Не надо приплетать сюда Люду, - достаю сигареты. - Я обезопасил ее от тебя. Ты всегда дурно на нее влиял, Марат. Ее чуть не пристрелил Аккорд, потому что она путалась с тобой, она чуть не отъехала, когда вскрыла себе вены из-за твоих шлюх, она подставила меня, чуть не посадила, помогая тебе. Ты сам делал то, о чем тебя просили. Сам зачищал. Тебе это нравилось, приносило удовольствие. Ты всегда любил вкус и запах крови. А теперь перешел дорогу еще и Войтову. 

Лукьянов прищуривается.

- Ты не знал? Он меня шантажировал тем, что сольет дело с аварией и всеми именами, это было его маленькой лазейкой. Эффектом неожиданности, - пожимаю плечами. - Жди ответку, Марат, я уверен, это случится раньше, чем мы с тобой можем ожидать. Лучше уезжай как можно дальше. И еще, - стряхиваю пепел, - я всегда был с тобой честен, я тебе верил, но ты решил играть по своим правилам. Хотя я и предупреждал… Как ты думаешь, сколько раз за это время я мог тебя убить?

- Много, как и я тебя, Доронин.

- Но ты даже не пытался, - улыбаюсь.

- Ты тоже.

- Думай головой, Марат, головой, я всегда тебе об этом говорил. Удачи. Думаю, теперь она тебе точно понадобится. На кону стоит очень многое.

Разворачиваюсь к нему спиной и широким шагом иду к машине, плотное кольцо охраны по периметру становится еще уже.

Дома оказываюсь ближе к ночи. Тихо. Прихватив с бара бутылку, сажусь в кресло. Кабинет освещает тусклый свет торшера. Маринка, наверное, уже спит. Сворачиваю крышку и делаю первый глоток прямо из горла. Валяющийся на столе мобильный подает голос, отвечаю.

- Александр Николаевич, телевизор включите.

Киваю и, сбросив Глебовский вызов, тянусь за пультом. Надавливаю кнопку. На экране кадры горящей машины. Взрыв. Брабус Марата взлетел в воздух на выезде из города, направляясь в сторону аэропорта. Никто не выжил. Вот и все. Войтов сделал все быстро, как я и предполагал.

 Марат сам себя подставил. Его маниакальное желание испортить мне жизнь, отомстить за то, что ушло далеко в прошлое, привело его в могилу. Он все время жил в иллюзиях, считал, что достоин большего, ненавидел. И я его понимаю, это сложно - быть на вторых ролях, но, когда твой мозг заточен лишь под команду фас, другого исхода, к сожалению, не будет.

По телевизору повторяют сюжет со взрывом. Пристально смотрю на полыхающий автомобиль и прикрываю веки, моментально попадая в прошлое. Перед глазами Люда, она начинает уходить, и я на автомате хватаю ее за рукав кожаного плаща. Ее «охрана» в момент реагирует на мой всплеск агрессии, завязывается потасовка. Один из них вытаскивает нож, я чувствую, как холодное лезвие рассекает кожу на руке, и успеваю выбить бабочку, прежде чем она войдет в мое горло. По телу проходит озноб, я помню этот страх как сейчас. Хмурю лоб, потому что, словно наяву, слышу крики и скрип тормозов. Ныряю вниз, подбираю нож и за секунду до того, как меня начинают оттаскивать, вонзаю его в живот одного из этих мужиков. Это происходит случайно, меня толкают в его сторону и резко тянут назад, но уже поздно. Гул толпы, выбежавшей на крики, выстрел, захват, вынуждающий сесть в машину, на секунду прикрываю глаза, а когда распахиваю, улавливаю боковым зрением черную балаклаву, натянутую на голову Марата.

- Мне кажется, я кого-то прирезал, - разжимаю пальцы, и нож падает на коврик.

Лукьянов матерится, но ничего не отвечает. Мы едем куда-то очень долго, время переваливает за час ночи, но машина продолжает ехать.

Это тот самый день, когда все изменилось. Я вляпался. Возможно, будь я менее импульсивным, все было бы иначе, но теперь это не исправить. Вновь тону в воспоминаниях, смотрю на психующего Марата. Он курит, нервно отбивая какой-то ритм пальцами по рулю.