сощурив глаза в узкие щелочки. – Соглашаясь на эту сделку, я думала, что помогаю любящему отцу вернуть своего сына на правильный путь. Но вы не любящий, и сказать честно? Вы даже на отца мало похожи. Вы высокомерный, самовлюбленный болван. Вы не имеете права злиться на Хантера за то, что он обратился к выпивке и сексу с первыми встречными. Он никогда не получает любви там, где нуждается в ней больше всего – в своей семье. Какой бы недостаток вы ни видели в нем, не сомневайтесь, что большая его часть – ваша заслуга.

Не дожидаясь его ответной реакции, я развернулась и пошла вслед за Хантером с бурлящей внутри меня яростью. Я шагала по широкому коридору. Он был длинным и извилистым, загибаясь то тут, то там. Каждый раз, когда я думала, что вышла в самую широкую часть этажа, меня ожидал очередной золотой, украшенный статуями поворот. Этот дом был слишком большим, чтобы в нем ориентироваться. Я задумалась, знала ли Эшлинг все его закоулки.

В какой-то момент я приметила три гранитные ступени, ведущие в нетронутую, богато украшенную гостиную. Вся мебель была повернута к стеклянной двери, за которой открывался прекрасный английский сад. Дверь была приоткрыта, по задумке или намеренно – этого я никогда не узнаю.

Не думая, я распахнула ее и вышла на улицу.

Я знала, что уходить без предупреждения вслед за Хантером, которого я яростно защищала весь вечер, было подозрительно, и его отец, скорее всего, тоже задавался вопросом, не поддалась ли я чарам Хантера. Но мне нужно было успокоиться вдали от Фитцпатриков. Мама бегала, чтобы избавиться от беспокойной энергии. А я? Я использовала лук и стрелы. Но сейчас их при мне не было.

Мне хотелось разрушить что-нибудь, чтобы стало легче, даже если этим чем-то буду я сама.

На улице похолодало. Прохладный ветер окутывал мои голые руки, а каблуки вонзались во влажную почву под густой травой заднего двора. Хотя называть это задним двором было бы преуменьшением вселенского масштаба. Он больше походил на целую поляну, простирающуюся до зоны барбекю с бассейном олимпийских размеров, дополненным шезлонгами. А в дальнем правом углу этого двора стояло какое-то древнее на вид, увитое плющом стеклянное сооружение. Я смотрела на него, гадая, что же это могло быть. Я уже поняла, что Джеральд Фитцпатрик любил сверкать своим богатством, как извращенец в подземке.

Что могло быть вычурнее сладкого стола? Может, стеклянный домик, в котором Джеральд хранил свое сострадание и сочувствие, заперев, запечатав и запрятав подальше от главного имущества.

Мне было несвойственно совать нос, куда не просят, но я хотела узнать, нет ли здесь Хантера. От желания утешить его у меня покалывало кожу.

Я направилась к увитой плющом постройке и стала нащупывать дверную ручку. Надеялась, что она не заперта. Водя пальцами по двери, я почувствовала, как длинная, мускулистая рука потянулась и коснулась моего плеча. Я подскочила на месте, вскрикнув. Рука устремилась к потайной ручке, примостившейся за густыми зарослями плюща, и, с легкостью повернув ее, слегка приоткрыла дверь. Я обернулась и почувствовала, как стучит кровь в ушах, сообщая, что я попала в ситуацию из категории «дерись или удирай».

Хантер спокойно мне улыбнулся.

– Сад бабочек.

– Точно в стиле твоего отца – запереть символ свободы в маленьком, замкнутом помещении ради забавы, – тихо сказала я.

Его глаза сверкнули в изумлении.

– Чертовски в твоем стиле делать подобные замечания.

Я пожала плечами.

– У меня плохо получается держать рот на замке.

– Что ты и продемонстрировала за столом.

– Надеюсь, я не сделала тебе хуже.

– Мне ничто не может сделать хуже, aingeal dian. – Его пылкий голос окутал меня, словно змея. Казалось, он не был ни зол, ни возмущен. Просто печален.

– Где ты был? – Я отпрянула от него, пытаясь проглотить ком в горле.

– Ждал, пока ты выяснишь, где я. Идем сюда, я хочу кое-что тебе показать.

Хантер слегка подтолкнул меня в комнату. Дверь закрылась за нами с тихим щелчком. Я заморгала, привыкая к искусственному освещению, ударившему по глазам.

Это было влажное, очень жаркое помещение с круглым потолком, огромным количеством верхних светильников и диких растений, вьющихся по деревянным балясинам. Они напоминали любопытную публику, стоящую за красным бархатным канатом. Перила ограждали тянущуюся вдоль всей комнаты дорожку. По обеим сторонам сада стояли две скамьи с навесом в деревенском стиле, и располагался искусственный пруд, поросший мхом и окруженный тяжелыми серыми камнями. Но мои колени заставило подкоситься не что иное, как рой бабочек, порхающих вокруг нас. Их были сотни. Голубых и оранжевых. Белых и зеленых, пятнистых и полосатых, маленьких и больших. Я наблюдала за ними, на миг забыв о том, что Хантер был рядом. Я повернулась кругом, следя за одной особенно рыжей бабочкой, украшенной идеально симметричными черными точками. Она радостно порхала вокруг меня, и я замерла, будто готовясь достать стрелу, а мое тело окаменело. Бабочка села на кончик моего носа, хлопая крылышками. Я комично скосила глаза, чтобы посмотреть на нее.

– Несколько лет назад отца уличили в грязной интрижке с замужней женщиной. И не просто какой-то там замужней женщиной, а маминой младшей сестрой Вирджинией. Ее муж узнал об этом и пытался вымогать у отца деньги. У него получилось, по крайней мере поначалу. Но когда муж Джин потребовал долю акций «Королевских трубопроводов» в обмен на молчание, па, видимо, решил, что это никогда не закончится, если он не пресечет все на корню. Он устроил пресс-конференцию и признался, что у него был роман с сестрой жены, признал, что они спали много раз, в том числе в супружеском ложе. Мама так сильно разозлилась, что выгнала его из спальни. Но, понимаешь ли, его наследие и компания имели для него большее значение, чем их брак. Маму даже не удивило, что он взял и признался перед всем миром в том, что трахал ее сестру. Пытаясь заслужить ее прощение, отец создал для нее этот сад бабочек, потому что бабочки – ее любимые насекомые. И мама, не увидев в этом никакой иронии, приняла его извинения. Само собой, Джин, ее муж и трое моих кузенов больше никогда не были приглашены на ужин ни на День благодарения, ни на Рождество.

– Господи, – выдохнула я, оглядывая помещение, и внезапно увидела его совсем в ином свете – каком-то запятнанном. – Вот же безумие.

Хантер поймал бабочку, поднес руку к лицу, а затем раскрыл ладонь и стал наблюдать, как она махает крыльями.

– Бабочки проживают короткую, интересную, угасающую жизнь. Они живут