Тут меня осенило.

Скорее всего, Радха подарила ручку Рави, когда они еще встречались. Но тогда почему он ее вернул? Или Парвати заставила?

Быть может, Радха, узнав, что беременна, попросила чокидара Сингхов передать эту ручку Рави в надежде, что он захочет с ней встретиться. А Самир вернул ее, не показывая Рави.

Как бы то ни было, разрыв с Рави наверняка ранил сестру. У меня сжалось сердце. «Ох, Радха», – прошептала я.

На следующей неделе я вычеркнула из блокнотика миссис Гупту.

Малик стоял перед столом с травами в моем раджнагарском доме, катал в ладони стеклянный шарик.

– Она сказала, что у нее аллергия на хну, – произнес он.

Я не поверила своим ушам.

– Что? Миссис Гупта вот уже шесть лет моя постоянная клиентка! Я рисовала свадебные мехенди ее дочери – и та родила сына! – Я нахмурилась. – Ни у кого ни разу не возникало аллергии на мою хну.

Малик пожал плечами. За последние полгода он вымахал на добрые шесть дюймов и уже доставал мне макушкой до подбородка. Казалось, будто ему не восемь, как он некогда сообщил махарани Индире, а больше. Пожалуй, я дала бы ему лет десять. Но, поскольку он сам не знал, мы условились, что ему теперь девять. В любом случае нужно будет его постричь и купить ему новую одежду.

– А миссис Абдул? У ее дочери ведь скоро день рождения.

– Она извинилась и сказала, что у нее поменялись планы. – Он кинул шарик и побежал его подбирать.

– Почему?

– Не объяснила. – Он прикусил щеку. – А миссис Чандралал уезжает в Европу на все лето, так что ее записи отменяются.

– На все лето? – Я вздохнула. – На этой неделе отменилось пять клиенток.

В июне и июле заказов бывало немного: почти все мои клиентки бежали от палящего зноя пустыни кто на север, в горы, кто к родственникам за границу. Но в августе мы наверстывали упущенное. Где же заказы на мехенди перед праздником Ракхи[56], когда женщины надевают братьям на руки золотые браслеты – и хотят, чтобы все видели узоры на их ладонях? Осенью мне обычно заказывают мандалы для Дуссеры и Багапанчаки, но пока что записались всего две клиентки. И ни одной записи перед Дивали, праздником огней: обычно в это время у меня все расписано на две недели вперед.

Я не удивилась, что Парвати отказалась от моих услуг. Я не видела ее с тех самых пор, как столкнулась с ней в дверях конторы Самира. А уж теперь, когда Самир рассказал ей о Рави и Радхе, мне и вовсе не видать ее имени в моем блокноте. Однако же я надеялась, что ей хватит ума не проболтаться: ведь ей с ее связями среди политиков есть что терять – в отличие от меня.

Тогда почему же мои давние клиентки, прежде соперничавшие за окно в моем расписании, отменяют записи и не заказывают новые сеансы? Охотницы за сплетнями, которые расспрашивали меня о махарани Латике, не в счет: я знала, что, пресытившись новизной, они откажутся от моих услуг – слишком дорогое удовольствие.

Я растерянно взглянула на Малика.

Он подбросил шарик в воздух, поймал его.

– Я попробую что-нибудь выяснить.

Миссис Патель оставалась верна мне. Как и прежде, заказывала мехенди. Артрит изуродовал ее руки, и она прятала их за узорами из хны. Это была ее единственная слабость. Еще она любила ладду из маша и пакору из капусты, которые я готовила, чтобы облегчить ей боль в суставах.

Я рисовала на ее ладони лотос, как вдруг миссис Патель откашлялась и спросила:

– У тебя все в порядке?

– Да, джи. Спасибо, что спросили.

– И нет… материальных проблем?

Не считая того, что у меня упали доходы? И, что ни день, клиентки под надуманными предлогами отменяют запись? И того, что я должна Самиру десять тысяч рупий – в два раза больше, чем некогда строителю? А Парвати так и не заплатила мне за сватовство? Я едва не рассмеялась, но удержалась: чего доброго, миссис Патель решит, что я тронулась умом.

– Почему вы спрашиваете?

– О тебе… ходят слухи. – Она смущенно взглянула на щенка овчарки, который лежал у ее ног и о котором мне так хотелось рассказать Радхе.

У меня заколотилось сердце. Я обернула ее пальцы листьями тулси.

– Слухи?

– Сплетни разлетаются быстро.

Я навострила уши.

– А что вы слышали, джи? – Я нарисовала на тыльной стороне ее ладоней третий глаз – для защиты от злых чар.

Она прошептала, чтобы не услышали слуги:

– Говорят, ты стала подворовывать.

Я выпрямилась и устремила на нее спокойный взгляд, хотя в душе у меня все кипело.

– И кто говорит?

– Мне сказала кухарка: вряд ли можно верить ее словам. Якобы у миссис Прасад пропали золотые браслеты. И сари, расшитое серебром.

Кто же распространяет обо мне подобные небылицы? Разумеется, это ложь, но разве сплетников это заботит?

– После твоего визита у миссис Чандралал пропало ожерелье. Об этом мне рассказал мой чокидар.

Я нахмурилась.

– Я много лет обслуживала этих дам. С чего бы мне вдруг их обворовывать? Да и к чему мне красть, у меня есть свой дом…

Она опустила голову, посмотрела на руки.

– Вот именно…

– Что?

– Говорят… что ты наворовала себе на дом. – Она накрыла мою руку своей ладонью – той, на которой я еще не успела нарисовать мехенди. Ладонь у нее была прохладная – а может, меня бросило в жар. Я отстранилась. – Послушай, Лакшми, я не верю ни единому их слову. Но, по-моему, ты должна знать, что о тебе говорят.

Если миссис Патель слышала эти сплетни от своих слуг, значит, слышали их и другие мои клиентки. И давно обо мне судачат?

Меня вдруг охватил безотчетный страх. Собака почувствовала его, подняла на меня глаза.

– Зачем? Зачем они лгут?

– Миссис Шарма наверняка знает больше. Она всегда все обо всех знает. Я не так часто бываю в клубе. – Миссис Патель бросила на меня сочувственный взгляд.

Я потянулась к ее руке – той, на которой почти закончила узор, но палочка плясала у меня в пальцах.

– Достаточно на сегодня, – негромко проговорила миссис Патель. – Иди к миссис Шарме. – Она достала из узелка сари пятьдесят рупий и протянула мне.

– Но я еще не закончила.

– В другой раз. Считай, что это аванс.