Эта отповедь смутила, но не испугала Осаму. Ведь у него не было тайн, которые навредили бы ему, стань они известны.

— Вернёмся к реальности. Выбрось из головы свои дурацкие инфантильные мысли. — В тоне Марико, давившей в пепельнице сигарету, звучало предупреждение. Пепельница стояла далековато, и в свете уже белеющего окна руки Марико были хорошо видны до плеч. Их белизна казалась безмятежной, заполненной холодным жиром. — За это время ты, пожалуй, смог бы немного полюбить всё-таки человека.

*

Осаму не выспался, идти в гимнастический зал не было сил, и он, равнодушно расставшись с Марико на углу улицы, отправился в кафе к матери.

«Акация» пустовала. В воздухе витал аромат напрасно сваренного кофе. За столиком для посетителей сидела мать и завтракала тостами, пила кофе.

Осаму привычно пожелал ей доброго утра и сел напротив. Мать ответила едва слышным голосом. Тосты она кусала без всякого удовольствия, оставляла корку, мелко её резала и пальцами скатывала в шарики. Она неотрывно смотрела на пасмурное небо за окном, несколько маленьких сосудов в покрасневших глазах были грязно-коричневого, как никотин, цвета. Под глазами залегли морщины, кожа потеряла упругость и напоминала асбест.

— Ночь не спала. И завтрак несъедобный. — Мать отставила недопитую чашку кофе.

За спиной Осаму открылась дверь. Вошли посетители, бодро поздоровались:

— Доброе утро. Тётушка, как здоровье?

Осаму хотел обернуться, но заметил, как мать ему подмигнула. Бандит, который постоянно приходил напомнить о процентах, сегодня явился с женщиной. Оба сели позади Осаму. Он их не видел, но по голосу понял, что это за публика.

— Тётушка, может, дашь что-нибудь на завтрак? — заявил мужчина.

— У меня нет ничего подходящего.

— А ты разве не ешь? Принеси, что есть.

Мать неохотно поднялась и вышла. Осаму бесцельно взял газету, уставился в неё, но текст не читал. Он открыл страницу с комиксами, которые прежде всегда просматривал первым делом. Но простой смысл картинок ускользал от него.

Мужчина громко, чтобы его слышали, давал пояснения женщине. Он ходит сюда по просьбе ростовщика, чтобы получить деньги, но упрямая бабка никак не заплатит. Когда-нибудь это кафе перейдёт к ним, а до тех пор они могут бесплатно есть и пить. Здесь жалкие напитки и еда, поэтому стоит заказывать из меню блюда подороже. Женщина смешно поддакивала.

— Да, да, это так, — привычно повторяла она на разные лады.

Вскоре мать с помощницей принесли кофе и тосты, не проданные со вчера сладости и фрукты. Девушка сразу спряталась. Мужчина подозвал мать и громко, пыжась перед спутницей, принялся пересказывать их любовные приключения прошлой ночью.

— Такое удовольствие было!

Осаму слышал голос матери, рассеянно что-то говорившей.

— А она повисла у меня на шее и всё повторяла: господин Эй, не бросайте меня.

— Не смеши, не помню, чтоб я такое сказала, — произнесла женщина.

— Молчи! Корчишь из себя порядочную барышню.

Смеявшаяся до сих пор женщина вдруг расплакалась. Мать, не утерпев, попыталась вмешаться, но не получилось. Бандит на этот раз ополчился на неё, обругал, а когда она хотела ответить, вдруг плеснул ей в лицо из чашки. Обернувшись на крик матери, Осаму увидел её потрясённое лицо — по носу и губам стекал крепкий кофе.

Осаму вскочил и бросился на мужчину. С трудом, но отклонил руку, готовую швырнуть в него чашку. Чашка ударилась о стену рядом и разбилась. Мужчина был ниже и худее него, но очень проворный и двигался как леопард. Осаму схватил противника за плечо, а тот ударил его в челюсть, пнул в голень и начал лупить по щекам. Осаму прикрыл голову, мощные, но медлительные мускулы не помогли: он сполз на пол. Почувствовал сильный удар в спину грязным ботинком, но когда пришёл в себя, мужчина и женщина уже исчезли.

Рядом на коленях стояла мать с лицом, испачканным кофе, и плакала, обхватив ноги лежавшего сына.

Но Осаму первым делом попросил её принести зеркало.

Прикрывая распухшие щёки, он отправился к доктору. В приёмной висела вырванная из книги по искусству цветная репродукция известной западной картины — «Венера и Адонис». Венеры на картине не было, а дикий кабан, напавший на Адониса, убивать его явно не собирался. В резком запахе антисептиков репродукция в дешёвой рамке, которая, словно в насмешку, поблёскивала позолотой, выглядела рекламой каких-нибудь гормональных средств. «Думаете, что вас обманывают? Попробуйте это лекарство! Благородная дама тут же уподобится Венере, а кавалер — Адонису».

Мрачный Осаму вспомнил скорость мужчины, отхлеставшего его по щекам, и бой, в котором участвовал Сюнкити. Когда доктор закончил перевязку, он позвонил в боксёрский клуб «Хатидай».

Сюнкити, выслушав историю от начала до конца, вспыхнул от гнева.

— Этот мужчина приходит каждый день?

— Спокойно приходит каждый день. На следующий день после драки, увидев меня в бинтах, буркнул: «Извиняюсь, парень», и смылся. Так и сделал, гад.

— Во сколько он приходит?

— Утром очень редко. Каждый вечер около восьми.

— Хорошо. Сегодня вечером я буду секундантом у старшего товарища, поэтому не получится. А завтра, как закончится тренировка, обязательно приду.

Следующий бой ожидался через десять дней.

«А вдруг я поврежу руку?» — вдруг подумал Сюнкити. Но извечная мысль о том, что унижение, которому подвергся друг, — это и твоё унижение, ободрила его. Он подумал о завтрашнем вечере, и тело сразу приятно напряглось, сердце забилось быстрее. «Я ему этого не позволю», — сказал он про себя. Потом пробормотал вслух:

— Я ему этого не позволю.

Он представил, как толкнёт в плечо мужчину, которого ещё не видел, и собственная сила точно отрегулирует движение. «Это можно ему простить. А этого я ему не позволю». Сила, так или иначе, есть сила регулирующая. Она нужна, чтобы внешний мир, его очертания и вещи на своих местах были чётко видны. Разного рода неопределённость, хаотичность, непонятности — ко всему этому Сюнкити, сознавая собственную силу, относился пренебрежительно.

— Я ему этого не позволю.

Каждый раз, бормоча это, Сюнкити чувствовал, как прорастает в нём что-то великое.

*

На следующий день после тренировки Сюнкити пришёл в «Акацию». Осаму заказал им жареного угря с рисом. За столиками сидело несколько посетителей. С тех пор как деньги начали требовать с угрозами, мать включала пластинки слишком громко, и посетителям даже за одним столом, чтобы поговорить, приходилось почти кричать.

Сюнкити, стараясь поднять Осаму настроение, как ни в чём не бывало что-то громко и хрипло рассказывал. Осаму ещё подумал, где это Сюнкити так охрип. Когда повышали голос, в горле