выборе, преодолевается культурный шок, худо-бедно осваивается язык, словом, жизнь как-то налаживается. Так что давно прибывшие в массе своей освоились на американском континенте, а совсем новехонькие американцы еще хлебают трудности полной ложкой.

ЕЦ Читатель ваших «еврейских стихов» легко заметит: автор, как и большинство выходцев из страны «красных фараонов», принадлежит к поколению «украденных детей». Так в иудаизме называют евреев, воспитанных вне национальной традиции и культуры. Мне очень интересна в вашей лирике эта тема позднего, но радостного обретения корней, этот ваш настойчивый, неизбывный диалог с нашей историей, которая у евреев никогда не становится прошлым.

ЛА Еврейская тема жила во мне с рождения, такая же естественная, как любовь к своим близким. Так уж получилось, что я считалась по отцу (как и он по своему отцу) черкешенкой, но еврейская составляющая моей крови всегда давала о себе знать. Мои стихи на еврейскую тему рождались непроизвольно: то в пылу полемики, то по случаю праздника, то просто как реакция на прочитанное и услышанное, а то всплывало из памяти нечто особенно дорогое и милое душе, что хотелось непременно передать. Стихи – как зерна в почве. Какие-то прорастут, какие-то погибнут, и мы о них не узнаем. Но когда и что прорастет – неведомо, как и непредсказуема жизнь их. Вот три стихотворения из моей «Еврейской тетради».

Монолог голема

Я Голем.

Я голос, запекшийся в глине.

Я горло, бессмысленно-лишнее, имя

и возглас

от боли, от горя прогорклый.

Я неизреченность, увы, обреченность

Глагола.

Я голым пришел.

Ухожу тоже гол.

То воля раввина

и звезд произвол,

бессилье орудья

и гордость подошвы.

Такой же, как вы:

ни плохой, ни хороший.

Из слез, из молитв,

из предсмертного хрипа

был создан,

чтоб вас уберечь.

Но кто защитит от грозящего лиха?

Мне – смерть.

Исход

Мне кажется, во мне жива

слепая память гетто.

Я там дрожала, как листва.

Чужого неба синева

несла свои секреты.

Во мне униженность живет

всех тех ночей погромных.

Животный страх, страх за живот,

за жизнь свою, за свой народ

рос чудищем стотонным.

Дрожала, верила, ждала

и милости и чуда.

И желтая звезда прожгла

то, что я с гордостью несла —

наследие Оттуда.

Прощайте, Прага или Лодзь!

Зачем вам дочь Сиона?

Я буду только дальний гость.

Себе оставьте вашу злость,

и злотые, и кроны.

Я только боль возьму с собой,

отнюдь не добровольно!

О вы, что гнали на убой

моих родных, меня с семьей…

Я ухожу. Довольно.

2004 г.

Дети Боро Парка

Дети Боро Парка:

пейсы и ярмолки.

Мне при встрече с вами

радостно и горько.

Отчего смятенье,

и моя вина ли,

что у нас насильно

прошлое забрали?

Пухленькие дети,

бойкие матроны,

строгие раввины —

малый мир, огромный

выстраданной веры,

терпкого упорства,

древних ритуалов,

тихого геройства.

На меня глядите,

как на часть пейзажа.

Чувств несовпаденье

унижает даже.

Но при всем желании —

с вами мне не слиться.

Словно падший ангел

и вне стаи птица,

я душою с вами,

внешне же – чужая.

Наша неслиянность —

травма роковая.

2004 г.

ЕЦ Уже много лет вы работаете в одной из нью-йоркских библиотек. И, кстати, давно ее возглавляете. Не сомневаюсь: для завтрашних исследователей будут важны ваши наблюдения и заметки о том, что читают наши эмигранты. Попробуйте сформулировать или хотя бы обозначить эти тенденции.

ЛА Во-первых, перефразирую известное высказывание классика: слухи о смерти бумажной книги сильно преувеличены. Спрос на электронные книги растет, но бумажные читают и продолжают читать, особенно эмигранты и люди преклонного возраста. Да и школьникам учителя дают задания с непременным требованием читать книги, а не выдавать выуженную из интернета информацию. Не скажу за весь Нью-Йорк, но определенные обобщения сделать смогу. На первом месте по популярности все же романы, а уж за ними следует документальная литература, особенно биографии и мемуары. Где-то в хвосте плетется поэзия, совершенно не востребованы комиксы для взрослых. Переводы зарубежной литературы пользуются большим спросом, особенно англоязычных авторов. Американцы и англичане – мастера жанра. Захватывающие детективы и триллеры, душевные любовные истории быстро протоптали тропинки к нашим читателям. Литература, требующая усилий, включая классику, обходится с почтением и откладывается до лучших времен. Что ж, в этом смысле наш читатель не оригинален и подчинен тем же законам «читательской природы», как и все.

ЕЦ Не раз с волнением открывал вашу книгу «Самоубийство: до и после». Помню ее историю: книга родилась после того, как совсем молодым ушел из жизни ваш брат. И вам захотелось не только сохранить память о нем, но и уберечь от опрометчивого шага другие жизни и судьбы. Книга вышла в США и России. Она нетривиально построена: письма вашего брата естественно соседствуют с воспоминаниями о нем родных, с вашими стихами; есть и осмысление научных трудов о суициде. А я думал: может быть, проблема самоубийства особенно актуальна в эмиграции?

ЛА Я бы так не сказала. Проблемы депрессии, как и других психических заболеваний и связанного с ними суицида, это общечеловеческие проблемы. Самоубийство не знает социальных, экономических, культурных барьеров и может случиться в любой среде. Просто есть страны, где проблема замалчивается, а в Америке общество намного более открыто: здесь о самоубийстве говорят как о большой беде. Этой теме посвящены конференции, специально организованные марши; пишут книги, в том числе и для широкой публики, выпускают диски, создаются организации или неформальные объединения, ставящие целью предостеречь, сохранить жизнь. После смерти моего любимого брата я считаю долгом помогать, чем могу, другим. Книга, выступление на психологической конференции в Москве, куда поехала пять лет назад, сбор средств в помощь организации American Foundation for Suicide Prevention (Американское общество по предотвращению суицида), визиты к тем, кто пережил смерть близких от самоубийства, встречи в стенах библиотеки раз в месяц с