Шрифт:
Закладка:
Главным форпостом России в Поморье стал Архангельск – «государева корабельная пристань». Основание города, первоначально называвшегося Новыми Холмогорами, Двинская летопись относит к 1584 году,[645] хотя первый дошедший до нас документ о его строительстве датирован 4 марта 1583 года. Речь идет о царской грамоте двинским воеводам Петру Афанасьевичу Нащокину и Залешанину Никифоровичу Волохову, приискавшим к тому времени место для нового города на мысе Пур-Наволок. В ней сообщалось о получении росписи и чертежа будущей крепости и приказывалось «город делати на том месте и той мере, по росписи и чертежу, какову роспись и чертеж к нам прислали, наспех, теми посошными людьми, которую посоху к тому к городовому делу есмя указали».[646]
Строители новой «государевой пристани» изначально позаботились о ее безопасности. Посетивший в 1586 году Россию Жан Соваж Дьепский оставил восторженный отзыв о построенной на Пур-Наволоке крепости: «Она составляет замок, сооруженный из бревен заостренных и перекрестных; постройка его из бревен превосходна; нет ни гвоздей, ни крючьев, но все так хорошо отделано, что нечего похулить; хотя у строителей русских все орудия состоят в одних топорах, но ни один архитектор не сделает лучше как они делают».[647] Под защитой прочных стен новый город стремительно рос и развивался. Вскоре он стал крупнейшим торговым центром Беломорья и всего Русского Севера.[648]
Главной крепостью на Мурмане был Кольский острог (современный город Кола), возведенный на мысе, находившемся в глубине мелководного Кольского залива, в 75 верстах от открытого моря, в устьях рек Колы и Туломы.[649] Небольшое русское поселение существовало здесь уже в первой половине XVI века.[650] Значение его резко возросло после 1565 года, когда к устью Колы стали приходить иностранные, преимущественно голландские, торговые корабли. В 1582 году сюда прибыл первый воевода – Аверкий Иванович Палицын, построивший в городке гостиный двор и установивший таможенные сборы, что свидетельствовало о превращении Колы в крупный торговый центр.[651] Однако установление регулярного сообщения России с европейскими странами спровоцировало ряд нападений на северные города со стороны Дании и Швеции. Русские поселения на этом пограничье следовало незамедлительно укрепить. В 1583 году второй кольский воевода Максак Федорович Судимантов начал строительство в Коле острога, завершенное в следующем 1584 году. Тогда укрепления вокруг города состояли из бревенчатого тына, 4 башен и рва. Постоянный гарнизон Колы насчитывал в то время 30 стрельцов.[652]
* * *
Иноземцы отмечали необычайную стойкость русских воинов при обороне своих городов. Такой вывод сделал Джайлс Флетчер, писавший, что «русский солдат, по общему мнению, лучше защищается в крепости или городе, нежели сражается в открытом поле». Он сослался на самый известный в то время пример: «Это замечено во всех войнах, а именно при осаде Пскова, за восемь лет тому назад, где польский король, Стефан Баторий, был отражен со всей его армией, состоявшею из 100 000 человек, и принужден, наконец, снять осаду, потеряв многих из лучших своих вождей и солдат».[653] Но наиболее развернутая оценка действий русских воинов в городах принадлежит Бальтазару Рюссову, попытавшемуся проанализировать причины их героического поведения. 85-я глава его «Ливонской хроники» названа «Почему русские так сильны в крепостях». Рюссов начинает с констатации общеизвестного факта: «русские в крепостях являются сильными боевыми людьми». По мнению хрониста, это вызвано следующими причинами:
«Во-первых, русские работящий народ: русский, в случае надобности, неутомим ни в какой опасной и тяжелой работе днем и ночью, и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего государя.
Во-вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудною пищею; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может.
В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она не была, то не смеют показаться в своей земле. Потому что их умерщвляют с позором; в чужих же землях они не могут, да и не хотят оставаться. Поэтому они держатся в крепости до последнего человека и скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно все равно, где бы не жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться.
В-четвертых, у русских считалось не только позором, но и смертным грехом сдать крепость».
Слова Рюссова подтверждают примеры героических осад эпохи Ливонской войны. Тем не менее потери, понесенные московскими войсками в ходе этого многолетнего конфликта, использование противником новых осадных средств (каленых ядер) поколебали восхищавшую врагов стойкость русских воинов в обороне. Это отмечено и наблюдательным немецким хронистом: «Однако со временем, и они об этом стали другого мнения. Потому что, получая известие о большом войске, не шутя угрожавшем им, и ими овладевала, как и другими нациями, человеческая слабость и робость, по которой передавались крепости».[654] Впрочем, робость охватывала, как правило, потерявших мужество воевод, сдававших Баторию крепости, способные держаться еще достаточно долго. Когда во главе гарнизона оказывались решительные коменданты, поляки бесславно отступали либо захватывали город ценой больших потерь в течение продолжительного времени. Погибали, но не сдавались врагу защитники Сокола, Падиса и Корелы, Ругодива (Нарвы), осажденного армией шведского полководца Понтуса Делагарди.[655] Благодаря их стойкости и мужеству Русское государство устояло и смогло пережить наступившее смутное Лихолетье.
