С армией Галлера в Польшу приехала французская военная миссия; ее честное и ценное техническое сотрудничество с польским Генеральным штабом очень помогло справиться с трудностями, с которыми нам приходилось сталкиваться в столь спешном создании и обучении армии.

Благодаря этим усилиям, были быстро сформированы относительно многочисленные войска. Если в 1918 г. у нас едва было несколько регулярных батальонов в Польше и более-менее значительные силы во Франции, то в разгар войны, несмотря на нехватку офицеров Генерального штаба и вспомогательных служб, мы сумели менее чем за два года (то есть до августа 1920 г.) сформировать 24 пехотные дивизии четырехбатальонного состава и 9 кавалерийских бригад трехполкового состава, помимо действующих на фронте частей, не сведенных в дивизии.

История мировой войны дает два великолепных примера быстрого создания больших армий. Первый — английская армия, насчитывающая миллион человек. Второй — американская армия, оказавшаяся полностью готовой через год после вступления Соединенных Штатов в войну.

Польскому военному министерству приходилось решать другую проблему: взявшись в 1918 г. за формирование регулярной армии, оно работало не в рамках единого мобилизационного плана и вынуждено было действовать под огнем противника, откуда множество встретившихся трудностей.

Мы успешно преодолели эти трудности, но на это потребовалось время, и в этот период наше положение было очень деликатным по причине быстроты, с какой разворачивались события на фронте.

Таким образом, польский Главнокомандующий столкнулся в 1919 г. с проблемой, намного превосходившей возможности, которыми он располагал. В этой ситуации распределение польских дивизий на востоке определялось географическими условиями фронта, сетью обслуживающих его коммуникаций, количественными и качественными сравнительными характеристиками польских войск и войск противника, но главное — настоятельными потребностями момента. А эти потребности слишком часто заставляли главнокомандующего импровизировать и, следовательно, принимать решения по обстоятельствам, без единого плана. Это отсутствие первоначального плана, в 1919 г. полностью оправданное недостаточностью наших сил, повлекло за собой неправильное распределение их на фронте; оно же едва не оказало решающее влияние на исход войны.

Если в начале войны мы могли распределить наши войска на первую и вторую линии, мы бы, очевидно, избежали последующего кордонного растягивания по всей протяженности фронта. Это называется «части прикрытия», что определяет назначение и ограничивает роль таких войск. Однако во время последней войны мы два года подпитывали фронт войсками, подходившими из внутренних районов страны, по мере их прибытия, вследствие чего мы пренебрегали правильным их распределением. Начальники различных участков фронта, естественно, требовали себе подкрепления, не всегда понимая обстановку в целом.

Таким образом, польская армия, вступившая в 1919 г. в борьбу с Россией, не имела ни плана сосредоточения и, следовательно, оперативного плана. Эти неблагоприятные обстоятельства еще больше усугубила ущербная система обороны, применявшаяся нами на фронте.

Ущербная система обороны польского фронта

Пассивность — одна из худших ошибок, какую может совершить командование, поскольку одно лишь наступление способно решить исход войны. Этот принцип должен тем более соблюдаться на таком протяженном фронте, каким был польско-русский.

Искать решение, навязывая противнику бой, — вот секрет всех военачальников, как до, так и во время мировой войны, ибо в последней прорыв мощных оборонительных линий противника являлся первой фазой всякого крупного наступления.

Исключительные обстоятельства этой войны и, главное, равновесие сил, долгое время сохранявшееся на различных фронтах, привели к недооценке на полях сражений правил стратегии и высокой тактики. Осенью 1914 г. на западе возникла система непрерывных траншей, в которой поначалу увидели отказ от инициативы в бою и даже от маневра. Однако в ней никогда не было единообразного занятия фронта кордоном, без глубины, что мы видели в войне с большевистской Россией.

Еще до войны наши уставы предполагали при оборонительном оборудовании местности создание выдвинутых позиций, предназначенных для задержки продвижения противника и потому занимаемых относительно слабыми частями. При этой системе задача оказания основного сопротивления ложилась на 2-ю и 3-ю линии, на которых, согласно постоянно пропагандируемому принципу сбережения сил, располагалось основная масса войск. В 1914 г. кровавый опыт, полученный от слабо известной мощи автоматического оружия и возведенных в догму принципов крупных наступлений, привел к стабилизации фронта и несколько легкомысленному пересмотру вышеупомянутых принципов. Линия узлов обороны сменила линию непрерывных траншей одновременно с гигантским развитием 2-й и 3-й линий. Фронт был обустроен с помощью большого количества рабочих рук, которых у нас не было и которые мы никогда не будем иметь в своем распоряжении; в ходе мировой войны это обустройство достигло исключительного развития, которое на практике облегчало эшелонирование войск вглубь.

Сооруженные таким образом траншеи к тому же были насыщены огромным количеством автоматического оружия, артиллерийских орудий разных калибров и различных технических устройств, на получение которых мы не могли даже надеяться. Все это обеспечивало экономию живой силы и создание резервов, которые по развитой сети коммуникаций могли быть быстро брошены в контратаку или контрнаступление.

Без этой эволюции гигантские фронты мировой войны, глубоко врывшиеся в землю, остались бы тем, чем были вначале: символом равновесия и взаимного бессилия обеих воюющих сторон.

Следовало, в конце концов, убедиться, что пассивность даже на самых прекрасно оборудованных позициях не сможет больше в XX в. давать то удовлетворение, которое она давала противникам Наполеона в веке XIX.

Поэтому желание маневра стало постепенно проявляться в сражениях мировой войны вплоть до того, как оно отвоевало себе право на существование в 1918 г. И здесь вновь подтвердился старый закон, согласно которому результат на поле может быть достигнут только движением, а сражения выигрывают только атакуя. Итак, все, что в неизбежный период становления могло уменьшить нашу инициативу, все, что приковывало нас к земле, все, что уменьшало наши наступательные возможности, — все это следовало считать печальным, возможно, необходимым для определенного времени, но в любом случае пагубным.

Позиционная война с ожесточенной обороной каждого клочка земли тем более неприменима в нашей стране, что у нас не было и до сих пор нет никаких условий для ее реализации. Мы совершили принципиальную ошибку, конвульсивно цепляясь за землю, не будучи в состоянии ни укрепить ее, ни занять, ни оборудовать необходимым материалом; мы были не правы, применяя по всей нашей пограничной зоне принцип стабильности оборонительного фронта. Это могло иметь единственный результат: тысячекилометровый фронт поглотил все наши силы; ни одно соединение невозможно было отвести в резерв, который является главным условием маневренности и единственным способом сохранения оперативной инициативы.

К тому же упорная оборона не является характерной чертой нашего национального характера. И она остается самым трудным видом боевых действий для только формирующейся