Шрифт:
Закладка:
– И вы приехали ко мне, чтобы попытаться найти другую часть записки?
Лиза подняла голову и кивнула. Мартинес смотрел на нее, положив тяжелые ладони на подлокотники кресла.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Вы пока пейте наливку, а я принесу архив, оставшийся от мамы. Когда-то я его просматривал, но мог не обратить внимания на какую-то бумажку.
Лиза осталась одна. Она расправила записку и перечитала ее: «Нас предали свои…» Что-то странное есть в этом тексте. Очень странное. Зачем Жильбер Мартинес писал эту записку? Ради чего он рисковал и подвергал риску людей, согласившихся ему помочь и вынести из тюрьмы этот клочок бумаги? Только ради того, чтобы рассказать жене о том, что произошло? Странное желание. Нет. Ради этого записки из тюрьмы не пишут. А пишут их, чтобы передать на волю срочные указания. Значит, в отрезанной части записки вполне могут быть именно такие указания.
Со второго этажа спустился Мишель Мартинес со старенькой папкой в руках. Он подошел к столу и развязал белые тесемки. Лиза напряженно следила за тем, как он перебирает большими руками пожелтевшие листочки, конверты, фотографии на жестком коричневом картоне, вырезки из газет.
Мартинес разложил на столе бумаги, достал из папки брошь с большим камнем кораллового цвета и кулон на широкой золотой цепочке.
– Ничего похожего на записку, – сказал он, широким жестом предлагая Лизе убедиться самой.
Лиза наскоро пролистала письма, заглянула в конверты, перебрала фотографии. Да, скорее всего, другая часть записки уничтожена. Во всяком случае, в этих бумагах нет ничего похожего.
– Это единственная папка с бумагами вашей мамы? – спросила Лиза.
– Единственная, – кивнул Мартинес. – Мама вообще не любила писать письма. И не хранила их. За исключением писем к отцу и деду. Они все здесь.
Лиза взяла со стола брошь.
– Красивый камень. – Она провела пальцем по гладкой коралловой поверхности.
– Подарок отца. – Мишель Мартинес взял со стола кулон. – И это тоже. Любимый мамин кулон. С фотографией.
Мартинес нажал на небольшой рычажок, крышка кулона отскочила, и Лиза увидела черно-белую фотографию. В центре снимка сидел Жильбер Мартинес, на одном колене – кучерявый малыш, на другом – девчушка с длинными распущенными волосами.
– Это отец, – пояснил Мишель Мартинес. – И я с сестрой. Мама никогда не расставалась с этим кулоном.
Лиза протянула руку и взяла кулон. Жильбер Мартинес смотрел прямо на нее открытым и веселым взглядом. Дети тоже смотрели прямо перед собой. Наверняка фотограф попросил их улыбаться и пообещал, что сейчас вылетит птичка. Лиза закрыла крышку кулона, и она звучно щелкнула. Мартинес поднял голову.
– К сожалению, я ничем не могу помочь вам, мадемуазель. Видимо, другую часть записки мама уничтожила.
Уничтожила… А зачем? Почему вообще понадобилось разрезать записку надвое? Почему супруга Жильбера Мартинеса не спрятала всю записку? Или всю не уничтожила? Мишель Мартинес пожал плечами.
– Ума не приложу. – Он покачал головой.
Видимо, вторая часть записки была опасней первой. В ней, скорее всего, назывались фамилии или адреса. И именно эту часть надо было спрятать во что бы то ни стало. Но почему не спрятать всю записку?
– Может быть, мама засунула вторую часть записки в какую-то щель, – сказал Мартинес.
Лиза подняла голову.
– Что?
– Я говорю, мама могла спрятать записку в какую-то щель. Вся записка туда не поместилась, и ее пришлось разрезать.
Какую щель? Нет, это ерунда. Эта версия не выдерживает никакой критики. Она взглянула на Мартинеса. Он выглядел очень удрученным. Большой и сильный человек сидел напротив Лизы, опустив плечи, и виновато щурился. Его крупные кисти перебирали желтые листки, аккуратно разглаживали ветхие сгибы и укладывали бумаги в папку. Мартинес взял брошь с красноватым камнем, коснулся грубым пальцем отполированной поверхности. Взял кулон, щелкнул рычажком и внимательно посмотрел на фотографию отца. Лиза следила за руками Мартинеса. Ее охватило какое-то неясное вдохновение. Мысль работала необычайно точно и остро. Казалось, она видела и слышала каждое движение в комнате. Колыхание занавески, стук дождевых капель по крыше веранды. Лучик света скользнул по поверхности старой фотографии и, отразившись от неровности на снимке, коротко сверкнул. «Снимок лежит неровно, – мелькнула в голове Лизы неясная мысль. – Почему?» Еще не понимая до конца, что она собирается сделать, Лиза протянула руку. Мартинес посмотрел на нее удивленно, но вложил кулон в протянутую ладонь. Лиза поднесла раскрытый кулон к глазам. Фотография явно лежит неровно, топорщится посередине. Лиза легко нажала на снимок, и он подался. Убрала палец, и фотография вновь поднялась небольшим бугорком. Лиза попыталась ногтем поддеть фотографию, но у нее это не получилось.
– Вы думаете, под снимком что-то есть? – спросил Мартинес, почему-то шепотом.
Лиза кивнула и еще раз нажала на снимок.
– Что-то мешает фотографии лечь на дно кулона.
– Я сейчас.
Мартинес метнулся в кухню и вернулся с маленьким ножом и пинцетом. Острым лезвием он поддел снимок и потянул его вверх. Край снимка выскочил из оправы кулона. Пинцетом Мартинес захватил жесткую бумагу и потянул. Почти не дыша, Лиза следила за этой операцией. Край фотографии никак не отцеплялся. Видно, время накрепко приварило бумагу к металлу. Мартинес потянул чуть сильнее, и фотография отделилась от кулона.
– Есть! – выдохнул Мартинес.
Он опустил кулон на стол, и Лиза увидела желтый кусочек бумаги, лежащий там, где только что была фотография. Мартинес поднял на нее сияющие глаза.
– Как вы это заметили, Лиза?
Лиза не ответила, а только махнула рукой. Мартинес поддел пинцетом бумагу.
– Записка, – констатировал он. – Сложена в несколько раз.
Пинцет захватил бумагу и потащил. Но бумага не поддалась.
– Прилипла ко дну. – Мартинес покачал головой.
Лиза ощутила дрожь в коленках и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Что сейчас произойдет? Она узнает правду? Или их ждет новое разочарование?
– Попробуйте ее развернуть. – Лиза не сводила глаз с желтой бумаги.
Мартинес, ловко действуя пинцетом, приподнял первый слой бумаги и потянул.
– Осторожно! – воскликнула Лиза, заметив, что бумага рвется на сгибе.
Мартинес ослабил захват и повернул кулон другим боком.
– Сейчас, сейчас, – бормотал он, выбирая место, куда запустить пинцет.
Наконец ему удалось развернуть первый слой. Лиза видела, что бумага на сгибе едва держится.
– Ничего, – шепнула она. – Я соберу эту записку из обрывков.
Мишель, казалось, не слышал, что говорит Лиза. Он развернул кулон и запустил пинцет между листами. Площадь записки увеличилась вдвое.
– Отлично, – кивнул Мартинес. – Еще пара минут, и мы ее прочтем.
Он действовал пинцетом, как заправский хирург, поддел бумагу ножом, отогнул еще один слой. Лиза молча, крепко сжав губы, следила за его манипуляциями. Наконец Мартинес развернул
