Подводя итоги, скажу: над проектом смеются все.

И вот приходит невысокий, 156 см, человек и начинает копать на холме. И сокрушается при этом, что очень велики расходы, и ставит себе задачу решить троянский вопрос до конца текущего, 1872, года.

В 1872 году, к своему разочарованию, он ничего не находит.

А в июне 1873-го — находит.

Трою.

Просто нужно уметь мечтать. И как следует хотеть.

* * *

21 апреля. Сегодня исполнилось бы 90 лет со дня рождения профессора Спицына. В моей и в Исидоровой жизни — у каждого по-своему — он сыграл выдающуюся роль.

Исидору его поддержка помогла сохранить психическое равновесие. С ним Спицын прошел тем непростым путем, на котором не всегда имелись готовые научные знания — многое ему приходилось открывать.

Что касается меня, то все превосходные степени, которые я получал от прессы, все звания и награды — это в конечном счете его заслуга. Спицын сделал так, что на меня обратили внимание. Если человек действительно создан для сцены, ему необходимо лишь внимание — хотя бы раз. Дальше всё пойдет само собой.

Но было нечто такое, что объединило Спицына, Чагина и меня в решении общей задачи. Задачи, с которой Исидор долгое время не мог сладить самостоятельно. Речь идет о забывании.

Это было единственным, о чем Спицына просил Исидор. Неспособность забывать изводила его и в буквальном смысле лишала сна. Воспоминания Чагина со временем не тускнели. Они обладали той же эмоциональной свежестью, что и в момент их появления.

Кое с чем Исидор научился справляться: он сжигал бумажки с текстом и внушал себе, что хочет нечто забыть. Что-то действовало, что-то нет — сложность была в том, что это не решало проблему целиком. Если бы Чагин начал перечислять всё, что он хочет забыть, ему бы не хватило и трех жизней.

Есть вещи, которые мы делаем автоматически: дышим, шагаем и, конечно же, забываем. Спицын хотел придать забыванию Исидора автоматизм. Он говорил, бывало, что с воспоминанием поздно работать, когда оно уже в голове, и предлагал ловить его на этапе восприятия.

Я, по-моему, уже вскользь упоминал, что Спицына впечатлило следующее предписание Василия Никаноровича: «Чтобы запоминать — не надо умствовать». По законам логики из первого высказывания следовало второе: «Чтобы забывать — надо умствовать».

Что это значило в случае Чагина?

Он запоминал образами. Иначе говоря: всякому явлению придумывал оболочку и эту оболочку запоминал — даже если речь шла об отвлеченных понятиях. Например, при слове агрессия Исидор представлял себе танки, при слове религия — облака.

Задачей Спицына было на эти образы воздействовать. Он пришел к выводу, что тщательное погружение в содержание разрушает образ и помогает его впоследствии забыть. Чагина, прежде запоминавшего тексты механически, Спицын призывал всякий раз вникать в их смысл.

Но был еще один способ разрушения того, что осталось в памяти. И здесь пригодился я.

Спицын предложил нам с Исидором разыгрывать тексты по ролям. С одной стороны — Чагин, знавший тексты наизусть, с другой — я, помнивший их весьма приблизительно. Мое блистательное незнание разрушало общую ткань текста и заставляло Исидора переходить от известного к неизвестному.

Начали мы с того, что тогда волновало Чагина больше всего, а именно — с двадцатилетнего диалога Шлимана с фон Краузе. Под дружественным приглядом Спицына эту переписку мы разыгрывали вдохновенно. Мы не только изменяли текст — мы забывали его.

Как там это начинается?

Багровая от лучей заката кафедра античной истории напоминает Трою. Шлиман (его играет Чагин) наводит, стало быть, на мысли об Одиссее, а профессор фон Краузе (его играю я) с моноклем в глазу рождает закономерную ассоциацию с циклопом Полифемом.

Фон Краузе. Видите ли, господин… (Нацеливает на Шлимана монокль.)

Шлиман. Шлиман.

Фон Краузе. Видите ли, господин Шлиман… (Встает и, заложив руки за спину, несколько раз проходится туда и сюда по комнате.) Меня беспокоят ваши отношения с реальностью. (Бросает на собеседника обеспокоенный взгляд.) Вы считаете, что если Гомер описывает холм, то этот холм — непременно Гиссарлык. Просто потому, что этот холм вам чем-то приглянулся. Допустим, название привлекает — Гиссарлык, очень даже музыкально, м-да… Есть, конечно, вероятность, что и Гиссарлык. Только она — не выше, чем у любого другого холма в этих землях.

Шлиман. А велика ли вероятность того, что в Петербурге моими партнерами будут два человека по имени Прокопий Иванович Пономарев?

Фон Краузе. Думаю, что вероятность здесь стремится к нулю. (Вынимает из глаза монокль и подносит его в виде нуля к лицу Шлимана.) Если речь идет, конечно, о реальности.

Шлиман. Представьте себе, у меня есть такие партнеры: Прокопий Иванович Пономарев и Прокопий Иванович Пономарев. Смею утверждать, что и гораздо более удивительные явления встречаются при торговле чаем.

(По авансцене не торопясь проходят два Прокопия Ивановича Пономарева. В истории Трои они — лица совершенно случайные. Ну, то есть, вообще никак с ней не связаны и ни на какую особую связь, если разобраться, не претендуют. Идут себе молча. Роль их скромна: засвидетельствовать, что правда чудеснее вымысла.)

Фон Краузе. Говоря о вероятности, я не утверждаю, что этого не может быть. Речь идет только о степени доверия к тому или иному утверждению. (Достает из стола спички и зажигает свечи на столе.) А кроме того, в вашей версии всё сходится; это плохой признак. У вас здесь все подружились — Гомер, холм, Троя… А в жизни так не бывает. В жизни, милостивый государь, что-то одно: либо Гомер, либо холм, либо… Всё сходится только в фантазии.

Шлиман. Фантазия — это жизнь в ее идеальном проявлении.

Фон Краузе. Тогда всякого русского должны звать Иван Иванович Иванов.

Шлиман. Может быть, мы когда-нибудь придем и к этому. Есть в этом некий максимализм, но направление — верное.

Фон Краузе. Наш спор, милостивый государь, выигрывается очень просто: предъявите мне Трою. Сделайте это, и все слова станут лишними — и мои, и ваши.

Шлиман. Да, другого пути, видимо, просто нет. Я вам ее предъявлю. Обещаю.

Фон Краузе. Предъявляйте. (Вздыхает.) А я вам не поверю.

Аплодисменты Спицына:

— Браво! Исидор, вы, кажется, начали что-то забывать.

— Да, — кивнул Исидор, — забывать и — выдумывать.

— Когда забываешь, всегда начинаешь выдумывать. — Спицын перевел взгляд на меня. — Что скажете, Григ?

Я ответил не сразу.

— Мне кажется, что, когда фон Краузе просит Шлимана назвать свою фамилию, Шлиман должен отвечать