- Спасибо, Мозер, ты мне очень помог, - сэр Роберт протянул антиквару небольшой мешочек с деньгами. – Тут десять золотых, прими за услугу.

- Благодарю милорда, - антиквар с удовольствием взял деньги и бросил в ящик конторки. – Купить ничего не желаете? Есть превосходного качества старинные эльфийские кинжалы, топор терванийской работы с серебряной насечкой, хорошие латные перчатки. Кое-какие побрякушки для вашей супруги могу предложить. Со скидкой отдам.

- Может быть, в другой раз, - ответил сэр Роберт. – Спасибо за помощь, Мозер.

- Доброго вам здоровья, милорд. Всегда буду рад видеть вас в своей лавке.

***

Путешествие верхом под октябрьским дождем – не самое приятное дело. Выехав из Лашева на рассвете, мы до полудня ехали в холодном сыром тумане. Я все время держался рядом с сэром Робертом и видел, как тяжело ему дается это дорога. Лицо рыцаря было бледным, губы время от времени подергивались, глаза лихорадочно блестели. Чувствовалось, что каждый шаг его лошади отзывается болью в теле. Мне очень хотелось поговорить с сэром Робертом, но я не решался.

До полудня мы проехали две маленькие деревушки – дождь и холод загнали их обитателей в дома, и деревни казались безлюдными, только собаки яростно лаяли на нас из-за заборов, - а потом сделали короткий привал и поехали дальше, по дороге, ведущей прямо на север. Повстречавшийся нам мелкий торговец подтвердил, что мы едем верно.

- Да, ваша милость, вам еще часа три езды, - сказал он, кланяясь. – Еще до темноты будете в Борчинах.

Сэр Роберт дал ему монету, и мы поехали дальше. Дождь на короткое время стих, и даже солнце выглянуло из-за туч, но от холодного ветра, дующего со стороны гор, не спасал даже толстый промасленный плащ. Дорога была совершенно пустынна, и только совсем недалеко от Борчин мы нагнали маленький караван торговцев солью – их облепленные грязью повозки едва ползли по раскисшей дороге.

Борчины оказались большой деревней. Крепкие срубные избы, окруженные потерявшими листву фруктовыми деревьями, ряды ульев во дворах и большие амбары при каждой усадьбе говорили о достатке жителей. Впрочем, сами жители не спешили высказать нам свое почтение. Наше появление не вызвало особого интереса: лишь несколько любопытных выглянули из дверей домов, чтобы поглазеть на нас.Чавкая копытами в густой грязи, мы въехали на центральный майдан, где располагались деревенский колодец, небольшая церквушка и постоялый двор, возле которого стояли с десяток телег, груженных бочками и пильняком. Как только мы подъехали ближе к гостинице, из дверей тут же выскочило несколько человек, изъявивших желание помочь нам с лошадьми. Я заметил, что среди вполне заурядных крестьянских лошадок под навесомквартировал великолепный рыжий конь под богатой попоной, пусть и сплошь забрызганной грязью. Сэр Роберт велел нам спешиться: грумы забрали коней, получили от рыцаря требуемую мзду, и мы вошли в таверну.

Холод и сырость загнали сюда много народу, и собравшиеся крестьяне тут же повыскакивали из-за столов, ломая шапки. Сэр Роберт велел им сесть, и мы пошли между столов поближе к огню – туда, где кто-то тренькал на расстроенном торбане, и нетрезвый мужской голос горланил под это треньканье песню следующего содержания:

В понедельник суп густой,

А во вторник чай пустой.

По середам требуха,

В четверги сыр и уха.

В пятницу свеклы чуток,

По субботам слив пяток.

В воскресенье лебеда –

Так живу я, сирота!

Голос то рычал медведем, то срывался на тоненький дискант, а поскольку певец еще и не заморачивался насчет того, чтобы соблюдать тональность и ритм аккомпанемента, пение получалось душераздирающее. Подойдя поближе, мы смогли разглядеть обладателя этого бельканто. На лавке, одной рукой обняв за плечи пьяненького старичка с торбаном, а в другой сжимая здоровенную братину с медом, сидел крупный бритоголовый и чернобородый мужчина лет тридцати, одетый в хороший бобровый полушубок, кожаные штаны и высокие верховые сапоги. Стол за его спиной был заставлен кувшинами из-под меда и завален обглоданными костями. Среди объедков поперек стола лежал длинный меч в черных кожаных ножнах. Наверняка это был хозяин рыжего коня, которого мы видели у коновязи.

- Так живу я, сиротаааа! – провыл надрывно чернобородый последнюю строку своего эпохального хита, всхлипнул и залил свою печаль огромным глотком из братины. А потом он увидел нас, и его пьяные голубые глаза засветились радостью.

- Ба, господа фла… фламеньеры! – вымолвил он заплетающимся языком. - Гла… глазам своим не верю!

- Неужто фламеньеры в этих краях такие редкие гости? – спросил сэр Роберт, кивнув чернобородому. – Ваше пение, сударь, весьма душещипательно.

- Это я с горя, - всхлипнул чернобородый. – Третий день пошел, ваша милость, как сижу я в этой дыре и… пью. И пою. Душа моя… болит! Эй, дед, давай споем мою любимую…

- С горя говорите? – Сэр Роберт жестом остановил старика, уже начавшего перебирать струны. – Какое же горе может быть у собрата рыцаря?

- Ви… виноват! – Чернобородый уставился на нас осоловелым взглядом. – Прошу…. Откушать со мной! Э-эй, холопья, душу вашу мать! Вина и мяса господам рыцарям! Я… ик… плачу.

В глазах у сэра Роберта появились веселые огоньки. Между тем набежавшие половые начали быстро разбирать бардак на столе, готовя его под новую смену блюд и напитков.

- Так какое же у вас горе? – вернулся к теме сэр Роберт.

- А горе в том, что меня… оскорбили! – Чернобородый округлил глаза. – Как последнего мужепеса, клянусь мечом Воительницы. Оп…опозорили и отвергли, презрели любовь мою и… эту, искренность.

- Кто ж посмел?

- Виноват, панове, я даже имя вам свое не назвал, - чернобородый, покачнувшись, встал с лавки и поклонился нам с грацией, которую, как и голос, позаимствовал у медведя. Росту он был небольшого, но в плечах был ширины необыкновенной. – Байор Якун Домаш из Бобзиглавицы, герба Сломанный Меч, ваш покорнейший слуга.

- Я Роберт де Квинси, - ответил мой господин, - Моего спутника зовут Лукас Суббота, а оруженосца Эвальд.

- Весьма, весьма горд, польщен и счастлив… можно сказать, трепещу. Не побрезгайте выпить, милостивый государь… совокупно!

- С удовольствием, - сэр Роберт принял большую кружку с медом от подбежавшего слуги. – Ваше здоровье, байор Якун.

- Истинно ваше! – Домаш залпом осушил свою братину, ухватил с блюда кусок баранины. Пальцы его были унизаны золотыми