Шрифт:
Закладка:
— Наёбываешь нас, дядь Гора, да? — с вызовом спросила Маринка.
В смысл того, что объявил Митя, она не вникала. Не во что вникать. Как это нет войны? Может, и пиндосов с китаёзами нет?.. Митя, конечно, хороший, но городской и в настоящей жизни ни хера не рубит. Однако Маринка напоказ всем улыбнулась Мите: пусть он знает, что она на его стороне. Митя тоже неловко улыбнулся в ответ. Серёга заметил — и тихо закипел.
— А сколько бригадир получает? — осторожно поинтересовался Фудин.
Синие отсветы огня прыгали по колёсам и борту мотолыги; тени бегали по высокому потолку машинного зала, и казалось, что потолок шевелится — словно мотолыга и бригада очутились внутри огромного желудка.
— Слышь, Лексеич, ну ты правда — того… — заёрзал Матушкин, виновато улыбаясь щетинистыми морщинами. — Расколись, сколько «вожак» стоит?
— Почестнее нельзя ли платить? — возмущённо подхватилась и Талка. — В нас же пулями стреляют, а не шишками кидаются!
— Я вообще за одну жратву тут пашу! — влез Костик и тотчас получил крепкий подзатыльник от матери.
— Алабай вам нормальную цену предлагал, — напомнил пленный.
Из того, что вывалил Митя, бригаду задел лишь вопрос о деньгах, потому что всё прочее здесь и сейчас для бригады не имело значения. А для Егора Лексеича — имело. Он сохранял спокойный вид, но его переполняла ярость. Старый дурень, он действительно поверил, что приблудный пацан забыл о своём прошлом. А он ни хуя не забыл. Помнил, гад, что он — «гринписовец»! Это ведь «Гринпис» орёт, что войны нет, а «вожаков» рубить нельзя!
Егор Лексеич тяжело вздохнул: пришло время расставлять всё по местам.
— Дело, значит, такое, — Егор Лексеич обвёл людей угрюмым взглядом. — Митрию требуется попасть в «Гарнизон». Где-то там его дружки зашкерились. Мы довезли его до Ямантау, а теперь он нас обратно спроваживает, чтобы мы не узнали, где у них логово. Всё как два пальца обоссать. Про деньги базар — это бунт. А что войны нет — пиздёж. Если желаете — сами убедитесь…
Егор Лексеич поднялся со стульчика, шагнул вперёд и вытащил к костру пленного алабаевца. Тот испугался и растерялся.
— Давай скажи-ка нам про войну, — велел ему Егор Лексеич. — У вас-то в городе все правду знают. Скажи нам: есть война?
Бригада затихла. Пленник смотрел так, точно примерялся к чему-то. Митя сверлил его непримиримым взглядом. Ждали ответа и Серёга, и Маринка.
— Война есть, — сказал алабаевец и замолчал.
Егор Лексеич ухмыльнулся:
— Ну, блядь, продолжай!
— Война идёт между Западом и Китаем, — продолжил алабаевец. — Только она промышленная. Запад забрасывает к нам информационные бомбы. Они маленькие, их не увидеть. Это фрагменты нейлектрической ткани с вирусной программой. Если заражённая ткань попадает в систему управления машины и врастает в электронику, то машина превращается в чумоход. Цель обработки — нарушить лесодобывающую технику и тем самым сократить производство бризола. Так Запад ослабляет Китай. А нейлектрические ткани извлекаются из «вожаков». И поставки «вожаков» на Запад — это наше участие в войне.
Вокруг синего костра воцарилась тишина, словно воздух остекленел. А Митя вспомнил, что Холодовский тоже говорил ему о программах-вирусах.
— Мы же воюем с Западом, а не с Китаем, — в тишине заметил Фудин.
— Мы со всеми воюем, — устало произнёс Егор Лексеич. — Все нам враги. Пускай они друг друга задушат, а мы победим.
— Зачем же тогда мы чумоходов бьём? — спросил Серёга.
— А как нам «вожаков» добывать без командировок? — вздохнул Егор Лексеич. — Но ничего, всех-то не перебьём. В лесах чумоходов до хуя.
Митя подавленно молчал. Слова алабаевца развалили его картину мира — как раз потому, что ни в чём не противоречили словам Алика Арояна. Просто Алик не сказал Мите всего. Почему-то не сказал.
— А почему мы не знаем этого? — зло спросил Митя. — Зачем это скрывают?
— Да никто ничего не скрывает, — ухмыльнулся алабаевец. — В городах это всем известно. Даже китайцам известно, потому они и запрещают «вожаков» рубить. Возьми телефон да посмотри, что в Сети пишут.
Алабаевец явно хотел ещё что-то пояснить, но решил, что не стоит.
— Нет, ты договаривай, браток, — радушно велел Егор Лексеич.
— Вы, лесорубы, тупые, — искренне и с удовольствием заявил алабаевец. — Вы не понимаете, как сложно всё устроено. Не понимаете, что вести войну — значит, жить так, как мы и живём. Вот вы и придумали себе ядерные удары, радиацию, взрывчатку какую-то из «вожаков» для какой-то тайной армии… Голову-то включать не умеете. Чему в школе учат — забыли. Городских слушать не хотите — мы для вас предатели. А кому-то, что ли, надо вам мозги вправлять? Да сидите вы в своей заднице хоть до посинения. Вот и весь секрет.
Бригада молчала. Трещал синий костёр.
— Обидно, да? — Егор Лексеич тяжко опустился обратно на стульчик.
— Егора, пристрели его, — от души попросила Алёна.
45
Водозабор (II)
В эту ночь Мите снова снилось то, что он забыл, — объект «Гарнизон». Бетонные стены, жуткая глубина заброшенных тоннелей с рельсами на полу, кабели в гнилой изоляции, компьютеры, треснувшие своды, свисающие нити корней, стальные двери со ржавыми штурвалами кремальер, частая капель в темноте… Длинный луч фонаря освещает людей в балахонах биозащиты и в масках с респираторами… И ещё что-то новое: какие-то галереи или шахты, заполненные чудовищно огромными клубнями — Митя видел их шелковистые выпуклые бока и тающие во мраке мощные сети мицелия…
Митя проснулся на полу машинного зала немного в стороне от спящей бригады: во сне он выкатился из-под решётки интерфератора. Понятно, почему его преследуют воспоминания о «Гарнизоне». Вчера он полдня провёл под селерационным облучением — когда ходил в берёзовую рощу к мёртвой бригаде Солиста и когда ехал с бригадиром в кабине харвестера. Облучение усилило те процессы, что превращали Митю в Бродягу, а слова Типалова о Митиных «дружках» из «Гринписа» подхлестнули заторможенную память.
Митю трясло в ознобе, в голове было мутно. Митя с трудом поднялся и поплёлся на улицу. После ночного ливня повсюду нежно курился прозрачный туман, сквозь него проступали синие купы деревьев, чирикала птичка. Митя вдохнул полной грудью. Мир был прекрасен. Жизнь была прекрасна. Митя ощутил, как в нём крепнет упрямство. Нет, он не станет Бродягой и лешаком, глухим к этой красоте; без сомнения, он создан для большего. В картине мира, что обрисовал Типалов, никакого будущего у Мити не было. Значит, картина лживая, хотя Митя не знал, в чём Типалов ошибся или соврал.
Митя пошёл к речке. Тихий плёс вытаивал из тумана, будто вытекал из-под двери. Здание водозабора казалось кораблём, вытащенным на берег. Митя разделся до трусов. Ему хотелось смыть с себя мылкий и склизкий пот.
Но на нём был не пот, а какая-то тёмная грязь — под мышками, на сгибах рук, в паху. Где он мог извозиться?.. Митя рассматривал себя. Это не грязь… Это плесень!.. Митя различил микроскопические травинки тоньше волоска… Они выросли на теле там, где была нужная среда — тепло и влажность… Он заплесневел, как старый башмак на помойке! Митю передёрнуло. Он сразу вспомнил встречу с лешаками ночью под горой Шапкой: у одного из глазницы торчала веточка с живыми листочками. Митя ринулся в парную воду, забрёл по пояс и принялся яростно обтираться, не обращая внимания на холод.
Митя не заметил, что вслед за ним на берег вышел и Егор Лексеич: молча постоял, наблюдая в тумане за своим Бродягой, и пошёл обратно. Он боялся, что Митя сбежит — до «Гарнизона» уже рукой подать. Сейчас Егор Лексеич уже никому не доверял. Точнее, почти никому. Холодовский подтвердил его подозрения, что в бригаде — шпион. А кто им может быть? Исключаются лишь Алёна, Костик
