Вид был ошеломляющим, но воздух – ледяным, и Биргит в своём хлопковом платьице тут же продрогла. Здесь было гораздо холоднее, чем в Зальцбурге, где в воздухе ещё витал намёк на лето.

– Может, познакомишь меня с кем-нибудь из однополчан? – предложила она, стараясь говорить беззаботно и жизнерадостно, но понимая, что её голос звучит напряжённо. Тем не менее она должна была приложить усилия, чтобы поболтать с кем-то, пообщаться. Чтобы выведать хоть какую-то информацию.

Официанты разносили лимонад – Гитлер никогда не позволял подавать алкоголь – и Биргит взяла стакан, вцепившись в него, как в спасательный круг. Большинство присутствовавших мужчин были, как и Вернер, членами Первой горнострелковой дивизии, но она заметила и несколько офицеров СС в чёрной парадной форме, и несколько других высокопоставленных нацистских офицеров, расхаживавших кругами. Все они наводили на неё ужас.

Её охватил безумный страх того, что она, не подумав, скажет что-нибудь неуместное, хотя, по правде говоря, она сомневалась, что может выдавить хоть слово. Её губы были стянуты, как завязки кошелька, когда она оглядывалась по сторонам с выражением, как она надеялась, дружеского интереса, а не боязливой скрытности.

– Ну давай, если хочешь, – без особого энтузиазма ответил Вернер и подвёл её к компании нескольких мужчин и их жён. Имена, лица и подробности слились в калейдоскоп; всё тело Биргит напряглось в ожидании самого хозяина, гул в её мозгу заглушал все звуки, так что она едва могла поддерживать безобидную болтовню о природе, погоде и новых фильмах. Гитлер был, как знала Биргит, большим поклонником голливудского кино.

Все нервничали, с удивлением поняла она. Она видела это в их напряжённых улыбках, в их натужной весёлости, в том, как они сжимали стаканы с лимонадом и оглядывались по сторонам, как и она. Все боялись Гитлера, того, что он может сказать, что он может сделать. А почему им было не бояться? Это был человек, организовавший систематическое преследование целой религии. Как она однажды сказала Вернеру, почему бы любому из них не стать следующими?

Он задумалась о преклонении перед Гитлером, о котором столько слышала, о женщинах, о которых она читала в газетах, целовавших его фотографию или обнажавших перед ним грудь – вдруг в них тоже говорил страх? Вдруг обожание было лишь защитной реакцией?

У неё не было времени обдумывать этот вопрос, потому что по залу пробежала рябь, словно электрический ток; люди выпрямлялись, расправляли плечи и вытягивали шеи, на лицах читались любопытство и тревога. Они ждали Гитлера.

Биргит инстинктивно сделала шаг назад, когда он быстрым шагом вошёл в комнату, одетый в униформу. Первое, о чём она подумала при виде него – какой он удивительно маленький. Он был лишь самую малость выше её отца и почти таким же худощавым. Но его энергия и жизненная сила заполняли всё пространство зала, когда он стоял в центре, и все вскидывали правые руки, приветствуя его.

Биргит колебалась, потому что за три с половиной года после аншлюса ей удалось ни разу не отдать одиозное приветствие. На улицу она всегда брала с собой сумки, чтобы у неё нашлась причина не поднимать руку, и никогда не ходила ни на какие митинги или парады. В магазине, когда входил покупатель, она не сводила глаз с часов и просто кивала в ответ. А здесь, в Бергхофе? С самим Гитлером в комнате?

Наконец она неуверенно подняла дрожащую руку.

– Хайль Гитлер, – прошептала она чуть позже, чем все остальные, так что слова отозвались в тишине, как плеск камешка, брошенного в пруд. Вернер бросил на неё осуждающий взгляд, но, к счастью, никто больше её не услышал и не заметил. Биргит опустила руку с чувством одновременно облегчения и стыда за то, что она вообще это сделала.

Гитлер побрёл по залу по часовой стрелке, приветствуя мужчин и пожимая им руки, а те в ответ щёлкали каблуками, стараясь напустить на себя вид одновременно бойкий и торжественный. Вернер же тоже стал пробираться вперёд, увлекая за собой Биргит, так чтобы они всегда были на шаг впереди Гитлера, и у неё ушло несколько минут, чтобы осознать, что он делает так намеренно. Он не хочет встречаться с Гитлером, поняла она, и эта мысль наполнила её душу радостью, любопытством и даже надеждой. Может быть, Вернер уже больше не почитатель фюрера?

Остаток дня тянулся с мучительной медленностью – ещё час пустых разговоров, за ним бесконечный час в обеденном зале за разнообразными пирожными, и речь Гитлера, которая с каждым словом становилась всё громче и настойчивее:

– Впереди нас ждет зима, полная напряжённой работы. Всё, что ещё предстоит улучшить, будет улучшено. Немецкая армия сейчас стала сильнейшим военным инструментом в истории. Никакая сила и никакая поддержка из любой части мира не могут изменить исход этой битвы ни в каком отношении. Англия падёт. Вечное Провидение не позволит победы того, кто только с целью сохранить при себе свои богатства готов пролить кровь!

Вслед за каждым драматическим заявлением собравшиеся хором кричали «Хайль Гитлер», для чего фюрер намеренно выдерживал паузы. Биргит чуть слышно шептала эти слова, и её сердце всё сильнее наполнялось свинцовой тяжестью. Ей казалось, что Вернер тоже старается произносить их как можно тише. В конце концов под аплодисменты и новые крики «Хайль Гитлер» всё закончилось.

Хотя Биргит старалась не слушать речь, она обнаружила, что украдкой поглядывает на Гитлера, отмечая его ярко-голубые глаза, аккуратно подстриженные усы, его горделивые плечи, прямые, как шомпол. Он был харизматичным, неохотно признала она, хотя по-прежнему пугал до ужаса.

Когда они выходили из зала, она осознала, что это её последняя возможность получить какую-нибудь информацию. Прежде чем она успела одуматься, она подошла к Гитлеру, окружённому охранниками, и протянула руку.

– Спасибо, майн фюрер, за ваши вдохновляющие слова, – сказала она, сама поразившись тому, насколько уверенно прозвучал её голос. Насколько искренне. – Для меня было большой честью слушать, как вы говорите.

Гитлер сузил глаза и посмотрел на неё, его грудь чуть раздулась.

– Правда всегда вдохновляет, фройляйн.

– Это точно. – Биргит смиренно опустила голову и взяла под руку Вернера, дрожавшего от напряжения. – Я так горжусь гауптманом Хаасом и всей Первой горнострелковой дивизией, – добавила она, чуть помолчав. – Тем, чего они достигли и какие преграды преодолели, учитывая трудности, с которыми они столкнулись и, без сомнения, ещё столкнутся. – В её голосе звучали вопросительные нотки, но если она думала, что Адольф Гитлер собирался добровольно сообщить ей