Я попросился привести своего друга Хвоста, ожидавшего меня близ входа на улице, но тот вдруг чего-то упёрся, как баран, и стал уверять, что так налопался с утра у Марины, что до сих пор нет желания ничего тащить в рот. Пришлось от него отступиться.

Столовка школьная была обычной, типовой и мало чем отличающейся от просторской. Может быть, только бОльшими размерами, освещённостью и меню, в котором поражало обилие салатов. В обеденном зале зависали и догрызали свои компоты редкие по позднему времени кучки старшеклассников, у которых уроки обычно длились после большой перемены. Моё появление сопровождалось радостными восклицаниями, приветствиями и приглашениями к себе за столик, даже от тех, кого я не особо знал. Я помахал неопределённо рукой и, прошествовав к раздаточной стойке, затарился там антрекотами с жареной картохой, супцом гороховым и компотом. После чего направился в зону для преподов.

Идея отдельного питания для учителей была здесь развита до отдельной комнаты, со вкусом обставленной современной мебелью и декоративными растениями. Сама еда была пока общей с учениками, судя по расположению раздаточной стойки и кассы.

В преподавательской едальне кроме обедающих директоров обнаружился ещё один пока незнакомый мне старичок-учитель с типичной бородкой героя чеховского рассказа. Меня тут же представили ему. Эрнест Ромуальдович преподавал, как выяснилось, химию и горячо жаждал свидеться с неким уникумом, утверждавшим о своём великолепном знании всего школьного курса. Поговорили с ним об орбиталях, о свойствах алифатических аминов и об особенностях ионно-обменной хроматографии, вызвавших почему-то живейший интерес у химика. При этом щедро приправляли свои высказывания специфическими терминами. Оба директора заинтересованно прислушивались к нашему диалогу. Думаю, что они мало чего понимали.

— Что скажешь Ромуальдыч о своём новом студиозусе? — поинтересовался Шумилов.

— Могу сказать, что знания у Миши действительно выходят далеко за рамки курса средней школы. Не всякий студент на некоторые мои вопросы ответил бы, — пожевав губами, вымолвил химик, — Крайне интересный экземпляр вы мне подсунули, однако. Очень озадачили.

Закончив с едой, старичок чинно промокнул салфеткой губы, встал и обратился ко мне:

— Мы не закончили этот занимательный разговор, молодой человек. Надеюсь с вами увидеться вновь в самое ближайшее время.

Когда старичок-учитель ушёл, Марк Ефимыч заметил:

— Профессор на пенсии. Восемьдесят лет, а живости, как у сорокалетнего. Уговорил его поработать здесь. Так что, дерзай, Михаил. Понравишься ему, составит тебе протекцию в очень неплохой технический вуз — МИХМ.

— Только там меня не доставало, — осталось мне ответить, — Куда только меня не сватали? В железнодорожный звали, в училище Дзержинского звали. Пора конкурс среди вузов объявлять на право меня заполучить.

— А куда сам-то хочешь поступать? — логично поинтересовался директор школы.

— Пока никуда не решил. Чего загадывать, если впереди ещё целый год париться в школе. Может быть, никуда и не стану поступать. Создам семью, детишек заведу, и буду тихо-мирно строить коммунизм, как самый простой советский обыватель.

— Не прибедняйся, — засмеялся Шумилов, — То-то ты по комсомольской линии сейчас активно шарашишься. Потом, видимо по партийной дорожке двинешь. Не удивлюсь, если доживу, конечно, когда увижу тебя на трибуне мавзолея, помахивающего оттуда ручкой нам, простым смертным.

— Не увидишь, — высказался я, злясь на дядину болтливость, и что из-за разговоров никак не удавалось дожевать почти остывшую антрекотину.

— Что, мавзолей развалится? — захотелось сострить дяде.

— Нет, система. То, что не развивается, должно погибнуть.

Директор школы поперхнулся едой и закашлялся так, что другому директору пришлось колотить его кулаком по спине.

— Ты так в другом месте смотри, такое не ляпни, — укоризненно проговорил мне дядя.

— Не напирай на него, Николай. Всегда интересно послушать нестандартные мнения юной поросли, — заступился за меня Марк Ефимыч, откашлявшись, — Хотя, ты прав. Хорошо, что нет здесь Виктора Анисимовича. Его бы точно хватила кондрашка. Так, говоришь, советская власть скоро рухнет?

— Не обязательно. Вдруг явится некий деятель вроде меня и реформирует эту систему, даст новый стимул для её развития, — попытался я смягчить шуткой своё никчемушное умничание.

— Если успешно закончишь школу и будешь дружить со своим языком, то постараюсь устроить в МГИМО, — высказался Шумилов.

— Я даже боюсь вылезать со своим предложением о МИФИ, — засмеялся Колдопский.

— Мда, похоже, мечты о безмятежных счастливых буднях советского рабочего накрываются медным тазом, — пробухтел я, наконец-то добравшись до компота.

Ефимыч проводил нас до выхода из школы. Порекомендовал мне заглянуть на днях в школу — утрясти кое-какие организационные моменты. Попрощавшись, он тут же умчался по своим делам.

Оставшись с дядей вдвоём, я решил продолжить тему обустройства сирот. Раз школа не имеет места, предложил сделать интернат в одном из оставленных домов в Берёзовке. Как раз там будет удобно воспитывать из сирот сельских тружеников. А добираться до школы получится где-то минут за пятнадцать.

— Превосходная идея! — воскликнул дядя и даже остановился, — Организовать что-то типа сельхозкоммуны из сирот. Уверен, наверху эту инициативу очень хорошо воспримут.

Заметив Хвоста, ждущего меня у Волги, Шумилов сказал:

— Займись, наконец, делами ансамбля. Хоккеисты наши переживают. Найди Позднякова Валерия Михайловича, вашего директора ВИА. Обговорите с ним дальнейшие действия. Он не спец в музыкальных делах, но много умеет по контактам с нужными людьми. Будет работать по организации концертов и вообще обеспечивать, чем нужно. Давайте, набирайте состав и приступайте к репетициям. Пора самим конкурсы выигрывать.

Иного я от дяди не ожидал. Пора уже привыкнуть. А время то не резиновое. Поугукал ему в знак согласия, как мудрённая сова, и полез в салон Волги. До начала фетисовских тренировок имелось часа два.

— Хозяин, заправится бы надо, — озабоченно сообщил мне Хвост.

— Ну, раз надо, то заправимся. Сколько тебе отсыпать? — благодушно промявкал.

— Трёхи хватит.

— Твою ж… комбинацию! Деньги ведь дома оставил, в зайчатнике, — вдруг вспомнил я, — Давай-ка, Серёг, двигай к нашему лежбищу.

Деньги оставались в сековском портфеле, в общажной комнате с зайцами. Я серьёзно опасался, что те до них уже успели добраться. Не денег было жалко, сколько неизбежных потерь нервных клеток в разборках с ними. Однако, в комнате никого из зайцев не оказалось. Куда-то умотали засранцы по своим пацаньим делам. Я сунулся к портфелю,