Шрифт:
Закладка:
Рука Серефина сжала диск, обжигавший его кожу. Ему еще предстояло выяснить, как работает эта штука. Он обреченно вздохнул.
– Доверься мне, – повторил Малахия.
– Вот ублюдок, – пробормотал Серефин и еще раз слегка ударил Стервятника для пущей убедительности.
Глаза Малахии снова почернели, и, оскалив зубы, он выплюнул сгусток крови. Пнув Серефина в ребра, он расправил свои огромные крылья, поднялся в воздух и исчез вдали.
Лежа на земле, Серефин прижал руку к глазу и тихо выругался. Кто-то толкнул его носком ботинка, и, открыв глаз, он увидел Кацпера, который сочувственно протягивал ему руку. С его помощью Серефин поднялся на ноги.
– Я бы не хотел столкнуться с ним на поле боя, – сказал Серефин.
Кацпер кивнул.
– Вполне возможно, мне не удастся этого избежать, – продолжил Серефин, глядя в ту сторону, куда улетел Малахия.
Он решил довериться своему брату и надеялся, что не пожалеет об этом. Серефин коснулся остывшего металлического диска. Малахия был уже далеко. Вряд ли кто-то сможет его отыскать, если, конечно, он сам этого не захочет.
Собравшись с духом, Серефин обернулся. Один солдат был мертв, и все былое дружелюбие калязинцев испарилось. Лицо Миломира приобрело пепельно-серый оттенок.
– Теперь мы поедем быстрее, – сказал он.
– Я полагаю, это и есть ответ на все мои вопросы, – слабо пробормотал Серефин. Единственной реакцией со стороны солдат были свирепые взгляды.
– А как же Тимур? – спросил один из них.
– Останемся здесь до утра, – сказал Миломир. – Мы похороним его, как полагается. Это станет еще одним напоминанием, зачем мы сражаемся, – он впился взглядом в Серефина. – И с кем.
Серефину пришлось побороть желание взять Кацпера за руку.
Их поместили под стражу, пока калязинцы разбивали лагерь и хоронили убитого солдата. Кацпер тяжело опустился на землю рядом с Серефином, который снял свою повязку и осторожно массировал глазницу.
К ним толкнули Руслана, но у Серефина не осталось сил, чтобы высказать ему все, что он о нем думал. Его ребра болели от удара Малахии, но и Серефину не стоило бить его в третий раз. Он снова опустился на землю и прижал руку к глазу. Кацпер переплел их пальцы, нежно поглаживая его запястье.
Теперь путешествие в Комязалов казалось еще более нелепой затеей.
«Стервятник привел Своятову Юлию Локтеву в свои нечестивые Соляные пещеры, чтобы сокрушить ее веру. Больше ее никто не видел».
Нельзя сказать, что Анна спокойно восприняла ее рассказ. На ее лице отражался то страх, то замешательство, то недоумение. Однако в конце концов наступила тишина. За все это время Надя не проронила ни единой слезы. Ей казалось, что она вообще разучилась плакать. Она уже давно ничего не чувствовала.
Анна сняла свой платок. Ее прямые черные волосы были обрезаны чуть выше ключиц, и она провела по ним рукой, прежде чем коснуться Надиной ладони. Пальцы монахини прошлись по черным пятнам на ее коже и дошли до заостренных когтей.
– Ох, Наденька, – вздохнула она.
– Это я, – безучастно сказала Надя. – Не знаю, что я такое, но…
Отдернув руку, она согнула пальцы. В центре ее ладони открылся глаз, и Анна громко ахнула, так что Надя быстро натянула перчатку обратно.
– А царевна знает?
– Да. Пообещай, что ты никому не расскажешь. Особенно матриарху. Будет лучше, если она вообще не узнает, что я приезжала в Комязалов.
Анна кивнула.
– Среди церковной братии ходят разные слухи. Отовсюду приходят вести о знамениях. Признаки конца света. Иконы плачут…
– М-м, – согласилась Надя. Она подтащила стул к дверному проему и забралась на него, чтобы снять икону, висевшую над дверью. Затем она вернулась к Анне, волоча стул за собой. На иконе была изображена Своятова Виктория Холодова, и она плакала кровавыми слезами.
Анна потянулась к иконе, и на ее лице промелькнул ужас.
– Падшие боги восстали, и наши боги нам не помогут, – прошептала Надя. – Мы сами по себе.
– Не только падшие боги, – сказала Анна.
Надя выпрямилась. Она забрала у Анны икону и положила ее на боковой столик. Страх давно стал привычным чувством, поселившимся где-то глубоко у нее в костях, но слова Анны заставили ее похолодеть.
Надя с осторожностью заглянула внутрь, ища то, что она игнорировала с тех пор, как ушла в горы. Проклятье, которое лишило мир всех красок и пожирало деревья, как черная гниль. Она не могла спокойно жить с этим чувством, даже если оно существовало на самом краю ее сознания.
Голод, который хотел поглотить весь мир. Он хотел есть, есть и есть, пока ничего не останется. В конце концов он проглотит солнце и погрузит мир во тьму.
– Я слышала, – продолжала Анна, – что его последователи выходят из тени. Есть люди, обладающие магией, не похожей на твою или на магию крови. Это что-то другое. У этих людей есть только два пути: либо их схватит Церковь, либо – последователи Чирнога.
Надя открыла глаза. Лицо Анны помрачнело.
– Люди, которые… пробуждаются с помощью магии. Их называют Тихими грешниками. Я… Церковь… – Анна закрыла глаза. – Их казнят. Быстро. Лучше уж умереть во грехе, чем попасть в руки к последователям Чирнога.
– Что последователи Чирнога хотят от этих людей?
Анна покачала головой:
– Я не знаю. Но их сила проявляется очень… странно.
Надя подумала о цветах, выросших из рук Рашида. Он обладал магией с рождения, но что, если цветы не имели к ней никакого отношения? Ведь он сказал, что такое случилось впервые.
Однако обреченный голос Анны говорил сама за себя. Похоже, ее подруга испытала то же разочарование, что и Надя.
– Церковные лидеры напуганы, – сказала Анна. – Они не знают, как бороться с этой угрозой, потому что нас всегда учили искать спасение в вере. Если бы мы хранили наше благочестие, магия никогда не была бы осквернена. Разве мы не поступали правильно, отстаивая наших богов? Разве мы не сражались за них? Неужели мы так много грешили, что они позволили восстать тому, кто уничтожит наш мир? Существуют древние пророчества о конце света, но в них не описывалось ничего подобного. В Писании богов говорится совсем другое. За что нам все это?
Надя смотрела на свою подругу, и кровь отхлынула от ее лица. Это была она. Она привела этот процесс в движение.
И никто не должен был об этом узнать.
Это было слишком самонадеянно. Служанка окинула Надю странным взглядом, но, видимо, все же передала ее сообщение Кате, потому что на следующее утро царевна ворвалась в ее комнату, одетая в обтягивающие брюки и алую косоворотку. Ее черные волосы вились дикими, нечесаными кудрями. С ней была одна из ее собак – Надя понятия не имела, какая именно, – но в этот раз животное вело себя намного спокойнее. Катя опустилась на стул, и пес послушно свернулся у ее ног.
