Внезапно Мила замирает, и ее вытянутые глаза расширяются от страха:

— Слушай, а как я его узнаю? Я-то его не видела!

На меня тоже наваливается паника: о главном-то мы и не подумали! А ведь это настолько очевидно…

Милана тащит меня дальше, пока мои мысли лихорадочно мечутся в поисках решения. Но она соображает быстрее:

— Элементарно, Ватсон! Надо составить фоторобот.

— Как на преступника?!

— А что такого? Ты же не можешь поклясться, что Макс не убил того козла… Как его?

— Матвеенко. А тебя не пугает то, что он может оказаться убийцей?

— Отлично! Теперь ты отговариваешь меня?

— Нет! Не отговариваю. Но…

Милка усмехается:

— Давай сперва нарисуем его, а потом я решу: стоит этот душегуб того, чтоб я рискнула, или нет…

— А ты сможешь так? По моему описанию?

Даже не задумавшись, она качает головой:

— Не смогу. Но я знаю одного парня…

Через день Милка приводит меня в строгое здание, где работают следственные группы или как там это называется? У ее знакомого художника Ильи, с которым они когда-то учились в художественной школе, здесь постоянная работа, как он сам выражается, «миска баланды». Вообще он здорово смахивает на бывшего зэка, не столько бритым черепом, сколько манерами, в которых сквозит нервозность, будто Илья постоянно начеку. Может, прямо на зоне его и заприметили товарищи из органов и решили: чего добру пропадать? Надо будет спросить у Милки, хотя, признаться, меня это не очень волнует, мне бы только объяснить ему, как выглядит Макс.

Я стараюсь быть в описании предельно точной и жду, что сейчас Илья начнет на специальном аппарате, как показывают в кино, примерять Максу разные лбы, носы и так далее. Но этот парень просто слушает меня, нервно шмыгая и быстро-быстро набрасывая контуры на листе бумаги, прикрепленном к потасканному планшету с порванными углами.

Мы с Милкой замираем в ожидании, а он вдруг язвительно хмыкает и поднимает на меня цепкие глаза, в которых читается легкое презрение.

— Что?! — вырывается у Миланы.

Похоже, она переживает больше меня…

Не удостоив ее взглядом, Илья поворачивает планшет, и я чуть не подпрыгиваю от радости, увидев узнаваемый портрет Макса.

— Это он!

Еще один смешок:

— Это Джек Лауден. Кому ты вешаешь, детка? Я фанат сериала «Медленные лошади».

У меня перехватывает дыхание, а Мила, приоткрыв рот, смотрит то на него, то на меня. Наша с ней реальность опять переворачивается с ног на голову.

— Спасибо, Илюха, — говорит она. — Я заберу?

И обменивает рисунок на какую-то купюру. Я так потрясена, что даже не замечаю, сколько она заплатила за портрет актера.

Взяв за руку, Мила молча вытаскивает меня из кабинета, потом из здания и только за воротами сердито спрашивает:

— Ты смотрела этот сериал?

— Нет. Но папа смотрел, я помню название.

— Значит, ты могла хотя бы мельком увидеть этого… Как его? Лаудена… на экране.

Мне уже хочется заскулить от отчаяния, ведь Макс со всей его внутренней болью, одиночеством и детскими глазами ускользает прямо сейчас, превращаясь в обычный сон. Ну да, довольно странно, что он не просто повторялся, а развивался… И все же это не реально существующий человек, живущий в центре Москвы, а просто образ какого-то парня с экрана, которого я увидела, проходя мимо телевизора. Почему он застрял в моей памяти? За что мое подсознание сыграло со мной злую шутку?!

— Нет-нет-нет, этого не может быть, — бормочу я. — Не могло это все мне просто привидеться…

В голосе моей подруги звучит разочарование, от которого мне становится совсем тошно:

— Ну да, конечно… Тебе удалось прорезать щель в занавесе между разными пространствами и заглянуть в параллельный мир. Там Макс и живет. Только я туда не попаду, можно и не дергаться.

— Считаешь меня сумасшедшей?

Почему-то мне страшно услышать ответ…

Она смотрит на рисунок:

— Такой может свести с ума…

— Ты его тоже.

— С чего ты взяла?

— Я уже говорила тебе…

— Ну да, — отзывается Милка равнодушно. — Я же настоящая.

— И очень красивая.

— Конечно. Ты не против, если я оставлю его портрет себе? У тебя есть Гоша, тебе не пристало любоваться красивыми мальчиками… Даже выдуманными.

Мила сворачивает листок трубочкой, ей не хочется складывать его так, чтобы по лицу Макса прошли сгибы.

Мне не сразу удается заговорить, и я сама слышу, как в голосе дрожат слезы:

— Ты думаешь, ничего этого не было? И его нет?

Милана лишь пожимает плечами, ей не хочется обижать меня и лишний раз ранить себя, ведь в своем воображении она уже соединилась с Максом. Теперь придется резать по живому.

— Ты не полетишь в Москву?

Приложив к глазу, она смотрит через бумажную трубочку в небо:

— Не факт. Я же не ради него собиралась в Москву!

— Да-да, — подхватываю я. — Ты же хотела повидаться с картинами.

— Повидаться, — усмехается Мила. — Именно так.

— Так ты поедешь?

— Я еще не решила.

Мы медленно бредем с нею к дому, где прошла вся наша жизнь, и мне хочется сказать своей лучшей подруге, что если она не решится на этот полет, то ничего никогда не изменится. Нет в нашем городе мужчины ей под стать…

Только мне кажется, Милана и сама все понимает, поэтому я скорбно молчу.

* * *

Женя так и не приснилась мне больше.

Да и ладно! Невелика потеря… Точнее, еще как велика, но не в том смысле.

Произошла подмена: во сне я увидел дивной красоты пруд с такой чистой водой, что отражения сосен, елей и берез с желтыми прядками, окружавших его, застыли на его глади, неотличимые от оригиналов. Которая реальность настоящая?

Я боялся дохнуть, чтобы не потревожить эту спокойную осеннюю красоту, но вместе с тем, не поворачивая головы, чувствовал чье-то присутствие рядом.

Это была не Женя, я знал наверняка. И все же этот человек имел нечто общее с ней, я чувствовал ту же нежную привязанность, только более напряженную, наполнившую все мое существо… Никогда не испытывал, но, может, так и проявляется любовь?

Значит, это была женщина, по-другому и быть не могло.

Удивительно, даже проснувшись, я продолжал ощущать тепло ее руки и схватился за локоть, словно мог удержать его. А тонкий запах кожи улавливал все утро: оказывается, сны различаются ароматами…

Этот помнился мне так же подробно, как и эпизоды, связанные с Женей. Значит, был столь же важен?

Весь день мне вспоминалось, как во сне от маленького островка, образовавшегося посреди лесного пруда, к нам (с кем же) стремительно направилась целая банда уток: впереди, как и положено в боевых войсках, авангард — с десяток птиц; за ними расширяющимся веером еще