инквизиция давно зарилась на его богатства. Командор посулил ему защиту. Брак заключили тайно, дон Гонсало привел мнимого священника, тот сперва окрестил меня, а после обвенчал нас. Я жила в доме отца, и Командор являлся туда каждую ночь. Инквизиторы словно забыли о нашей семье. И так продолжалось до той поры, пока Командор не пустил на ветер все мои деньги. Тогда отца заточили в темницу, где он и умер, вот только наследства, как надеялся супруг, я не получила – всем завладели инквизиторы. Судьи вышвырнули меня из отцовского дома, и Командору пришлось забрать жену к себе. Для всех, в том числе для Эльвиры, я что-то вроде дуэньи. Теперь он презирает меня, а раньше… – Она покраснела и закрыла лицо рукавом. – Я была невинной девушкой, и этот выродок… Вы можете себе это вообразить?

– Нет.

– Хотите, расскажу, что он со мной вытворял?

– Нет, если вы сами не хотите.

– Мне стыдно. – Слова ее звучали надрывно, губы дрожали. – Ему нравились молоденькие девушки, и как только я стала повзрослей, он выкинул меня из своей постели. А дочь его меж тем подрастала. Он просто надышаться на нее не мог. Мне ни разу не купил платья – я донашиваю те, что брошены Эльвирой. Не знаю, откуда берутся деньги, но он одевает ее в самые дорогие и красивые наряды. Вдруг нежданно-негаданно являются швеи и принимаются шить из шелка да бархата. Делают примерки, Командор же выносит суждения, что хорошо, что плохо. А когда платье готово, Эльвира надевает его, чтобы порадовать отца, прохаживается под его восторженным взглядом. Для Командора это главная утеха.

Она снова заплакала. Я раздумывал, для чего она рассказывала мне такие подробности, и одновременно рассматривал ее. Во второй раз в жизни женщина оказалась так близко от меня; нетрудно было угадать, чем закончится дело, и все же, как и с Марианой, меня вело не столько желание, сколько любопытство. Я жадно смотрел на нее и слушал, словно стремясь разгадать тайну, мерцающую под уклончивыми словами. Но то, что открылось мне, я тогда назвать не сумел бы, а может, оно и не имело названия, принадлежа только ей. Но так я рассуждаю нынче, когда познал столько женщин и научился видеть и ценить особенность каждой. Тогда я сравнил донью Соль с Марианой – не более того, отметив роднившее их: движения рук, дрожащую хриплость голоса, голубую жилку, трепетавшую на шее.

– Нынче утром Командор зашел ко мне. Вернее, ворвался, не постучав, раздвинул занавеси, отворил окна. «Вставай, иудейская сука!» – крикнул он мне. Я, дрожа от страха, подчинилась. Когда я оказалась посреди комнаты, там, рядом со столом, он запустил руку в вырез моей рубахи и разодрал ее сверху донизу. Я хотела спрятаться, скрыть наготу. «Подожди!» Он оглядывал меня, кружа вокруг. «Ты еще красива, еще можешь завлечь неопытного мальчишку!» Он опять принялся поворачивать меня туда-сюда, ощупывать, щипать: «Немного увяла, правду сказать, но ежели ты не забыла моих уроков, в постели сгодишься, будешь даже получше прочих. Да постарайся! Другая-то могла бы меня и надуть, но ты у меня на хорошем крючке. – Он грубо толкнул меня обратно в постель и продолжал: – На самом деле ты не жена мне, а наложница, о чем я тебе твердил не раз. Стоит мне пойти к викарию и признаться… Так что супружество наше ненастоящее, и, значит, честь твоя или бесчестье меня не задевают. К тому же тебя никто не знает… как супругу Командора де Ульоа. Почему в Севилье за мной укрепилась слава ревнивца? Я позаботился об этом, дабы иметь повод никому тебя не показывать, дабы никто не дознался, что в доме моем живет такая мерзавка. Я держу тебя при себе только из жалости. И ежели ты до сих пор не попала на костер…» Она на несколько секунд замолчала. Слез уже не было. – «Неопытный мальчишка» – это вы, – сказала она и снова замолчала.

У меня, должно быть, сделалось совсем уж глупое выражение лица, глупое и изумленное. Она не смогла сдержать улыбки:

– Вы удивлены?

– Да нет. О причинах догадаться легко.

– Он объяснил, что мне назначена роль приманки. Он поселит меня совсем в другом доме, отдельно, даст вышколенных служанок. «Мне нужны деньги, а твой проклятый отец убрался на тот свет, оставив меня с носом. Мне нужны дублоны на балдахин для статуи Девы Уповающей. Будет только справедливо, если добудешь мне их именно ты. А если все сделаешь, как надо, я даже поделюсь с тобой». Я успела прийти в себя и слушала его поношения спокойно. Правда, отважилась спросить: «А разве честь ваша не пострадает, если супруга?..» Он в бешенстве оборвал меня: «Ты мне не супруга! Сколько раз повторять! В Севилье не найдется ни одного богослова, который взялся бы доказать обратное. Ты – моя любовница, и мне плевать на то, что ты делаешь! К тому же умней меня нет человека в Севилье, это известно всякому ребенку, а только дурак может упустить денежки, плывущие прямо в руки…» Я спросила, какой вы из себя. «Красивый и честный малый! Вот увидишь, так что тебе повезло». – «И он на самом деле очень богат?» – «Богаче нет в Севилье!» – «И знатен?» – «Из готов, как и я сам!» – «Но, может, тогда надежнее и достойнее женить его на Эльвире?» Он двинулся на меня, бешено вращая глазами: – «Что?» – «Женить его на Эльвире. Ведь и она…» Он схватил меня за руку, опять выволок из постели, встряхнул что было силы. «Иудейская сука! Как тебе только взбрело в голову, что Эльвиру можно выдать замуж! Тело моей дочери никогда не послужит на потребу ни одному мужчине! В этом доме уже есть одна потаскуха! – Он рвал и метал. Готов был убить меня. – Выдать замуж Эльвиру! В жизни она не увидит другого мужчины, кроме меня! А перед смертью заточу ее в монастырь. Чтобы дочь моя стала ублажать похоть Дон Хуана!» С этими словами он быстро убрался.

– Здесь что-то не так, – перебил я ее. – Как бы ни любил он свою дочь, это слишком. Так не ведут себя и самые ревнивые мужья!

– А вскоре появились вы. – В глазах доньи Соль загорелись веселые огоньки и с лица исчезли следы печали. Она неожиданно рассмеялась. – Ну и переполох вы устроили среди служанок! Та, что отворила дверь, прибежала словно околдованная и велела остальным поскорее пойти взглянуть на вас. И все до одной будто одурели, потом принялись перешептываться, называть вас красавчиком, говорить, что готовы хоть теперь же поладить с