Шрифт:
Закладка:
Третьяковская галерея справилась с перемещением авангардной живописи в «спецпомещения» за десять дней – к 17 июня 1936 года оно было уже завершено[232]. В Русском музее Малевича также отправили в «спецпомещение», точнее – в «карантинное» помещение в фонде Отдела советского искусства[233].
Став директором Русского музея в 1951 году, Василий Пушкарёв довольно долго не имел никаких проблем с этой частью вверенной ему институции: как известно, в закрытом для посещения хранилище сохранность вещей только лучше! История с Маршаком и журналом «Лайф» была первой – и лишь политико-информационной – инвазией внешнего мира в музейные сокровищницы[234].
Да, в 1969 году Русский музей попробовал сделать ход «троянским конем» и показать Малевича на выставке «Русский и советский натюрморт». Действие, которое любому сегодняшнему куратору покажется естественным – показать работы Малевича в кругу произведений его современников, – в СССР конца 1960-х было большой дерзостью[235]. После «прорывной» выставки Кузьмы Петрова-Водкина 1966 года и последовавшей за ней в 1967 году выставки «Петроградские Окна РОСТА» ленинградцы прямым текстом требовали – правда, довольно безрезультатно – вернуть авангард в музейные залы. В книге отзывов выставки «Петроградские Окна РОСТА» можно было увидеть такие записи: «Где художники двадцатых годов? Где Филонов, Малевич, Лисицкий, Ларионов, Фальк и другие?», «Искусство 20-х годов – настоящее искусство! Верните нам 20-е годы»[236]. Под видом «реабилитации» натюрморта Русский музей выставил произведения Гончаровой, Ларионова, Татлина, Фалька, Розановой, Машкова, Лебедева, Тырсы. И Малевича. Но ненадолго и без этикетки. Работа не была включена в каталог и была снята с выставки через три дня. Его – натюрморта – присутствие осталось лишь в воспоминаниях людей, так или иначе с этой выставкой профессионально связанных.
Экспозиция новейшего искусства в Третьяковской Галерее. 1929 – 1930
Научно-исследовательский отдел кинофотоматериалов Государственной Третьяковской галереи
Однако главные битвы Пушкарёва за Малевича были ещё впереди. В начале 1970-х авангардным полотнам предстояло стать разменной монетой «большой экономики». В 1972 году музейный фонд СССР покинула работа Малевича «Супрематизм № 38» (1914)[237], а в 1975 – полотно «Супрематизм № 57» (1915/1916)[238].
Считается, что работы «ушли за рубеж» в ответ на ценные подарки. Первая – американскому бизнесмену и коллекционеру Арманду Хаммеру за дар Эрмитажу работы Гойи, а вторая – некоему «частному английскому коллекционеру в обмен на письма революционеров 1905–1907 года»[239]. Однако на самом деле сюжет с революционными письмами и сюжет с даром Гойи относятся к 1972 году (и к картине «Супрематизм № 38» соответственно). И в обоих случаях главным действующим лицом был Арманд Хаммер, чьи компании чрезвычайно успешно торговали с СССР с начала 1920-х годов.
«Из всех советских руководителей, – вспоминал Хаммер, – я лучше всего знал Леонида Ильича Брежнева. … При Брежневе моя фирма подписала несколько торговых соглашений с Советским Союзом, одно из которых привело к заключению крупнейшей в то время сделки, когда-либо заключенной между Советским Союзом и иностранной корпорацией, на общую сумму около двадцати миллиардов долларов. Во время переговоров по этим соглашениям нам приходилось постоянно встречаться для их обсуждения, и разговор переходил на более общие вопросы торговли между США и СССР. …. Я хотел, чтобы фирма “Оксидентал” взяла на себя ведущую роль в новой политике детанта и воплотила в жизнь мою идею “разрядки путем торговли”»[240].
Подписав летом 1972 года соглашение с СССР о научно-техническом сотрудничестве, Хаммер искал возможности (и предлог!) для личной встречи с Брежневым: в СССР подписание соглашения не означало естественный переход к его выполнению, нужны были личные распоряжения высшего руководства. Тогда же, по воспоминанию Хаммера, к нему обратился «владелец антикварного магазина Сент-Этьен в Нью-Йорке по имени Отто Каллир»[241] и сказал, что у него «есть два письма Ленина»[242].
«Он, – писал Хаммер, – предлагал отдать их мне для передачи русским, если мне удастся убедить моих московских друзей подарить Каллиру несколько картин из коллекции ленинградского Эрмитажа или Пушкинского музея. Вот так сделка! Предложение было абсурдным, больше похожим на шантаж. Я считаю, что такие методы никогда не приносят успеха в отношениях с русскими. Тем не менее, если Каллир говорил правду, то у него были документы огромной исторической важности. Я договорился о встрече, надеясь, что мне удастся его уговорить. Я принес с собой несколько фотокопий полученных от Ленина писем[243]. Внимательно рассматривая письма антиквара через увеличительное стекло, сравнивая форму каждой буквы с моими оригиналами, я пришел к выводу, что, насколько я мог судить, они подлинные. Одно из писем, написанное по-французски в 1919 году, было адресовано “товарищу Лориоту и всем французским друзьям Третьего Интернационала”. Второе было написано по-немецки в 1921 году “Кларе Цеткин и товарищу Леви”. Для полной уверенности с разрешения антиквара я сделал их фотокопии и отослал в Москву на экспертизу в Институт марксизма-ленинизма. В ответ я получил телеграмму с подтверждением подлинности писем. Теперь мне предстояло убедить Каллира в очевидном: письма должны быть переданы Советскому Союзу. Я предложил ему несколько картин из своей коллекции и значительную сумму наличными. После многомесячных переговоров сделка наконец состоялась»[244]. В октябре 1972 Хаммер привез письма в СССР и передал Брежневу с письмом, в котором говорилось, что это «дар правительству и народу СССР». В феврале 1973 года у Хаммера состоялась персональная аудиенция у Брежнева – он ещё раз вручил ему письма Ленина – теперь уже в виде копий. На этой встрече, по воспоминанию американского предпринимателя, «обсуждались поставки фирмой «Оксидентал» ежегодно в Советский Союз на полмиллиарда долларов удобрений в обмен на такое же количество карбамида и аммиака для продажи в Соединенных Штатах; строительство Международного торгового центра и гостиницы в центре Москвы для обслуживания растущего количества американских и других иностранных фирм, которым требуются конторские помещения и гостиница[245]; поставки советского газа из Восточной Сибири на Западное побережье Америки; экспорт русского никеля в обмен на оборудование для гальванопокрытия советских металлов… Заключение этих сделок сделает фирму “Оксидентал” самой активной американской корпорацией в Советском Союзе до конца двадцатого столетия»[246]. В качестве ответного дара от Брежнева Хаммер упоминает золотые часы с цепочкой.
Надо сказать, что в октябре 1972 года Хаммер (с письмами Ленина) приехал в СССР ещё и потому, что 23 октября в Петровской галерее Эрмитажа открывалась выставка под неброским названием «Западноевропейская и американская живопись и рисунок (из собрания Арманда Хаммера)». На ней были представлены произведения американских художников XIX столетия, а также «Первоцвет» Дюрера, мужской портрет кисти Рембрандта, «Портрет молодой женщины
