роллов с беконом, становится белым как мел.

Если бы ситуация не была такой отчаянной, я бы рассмеялась. К тому же это было бы крайне непрофессионально. Я c задумчивым видом тру лицо.

– Тогда, может быть, вы предпочли бы что-нибудь другое? – спрашивает Тони.

При этом он скрещивает руки на груди и бросает на меня взгляд. Я знаю, что на кухне получу взбучку. РАЗВЕ ТЫ НЕ МОГЛА СПРАВИТЬСЯ С ЭТИМ САМА?

– Вовсе нет. Я попросил вас заменить блюдо, но вы только подогрели его. Неужели я в третий раз увижу эту мерзость?

Я замечаю, что у миссис Кит на удивление спокойный вид. Может быть, она рада, что кто-то другой получил нагоняй от ее мужа. Если только она действительно жена, а не помощница критика.

– Я думал, вы хотели, чтобы паста была горячей?

– Да, горячей. Но я хотел, чтобы блюдо заменили, а получил ту же самую отраву.

Тони поворачивается ко мне:

– Почему ты не сказала мне, что он хочет другое блюдо?

Я отвечаю, нахмурившись:

– Э-э, разве я не?..

– Нет. Ты сказала, что нужно подогреть.

Я так потрясена этой наглой ложью, что не в силах возразить.

– Но я же сказала?.. – Я не доканчиваю фразу. Ведь если я повторю весь наш разговор, это будет предательством. Но неужели я должна согласиться, что это моя вина?

Пауза. Да. Да, это моя вина.

– Ты называешь меня лжецом? – продолжает Тони. К нам прикованы взгляды всего зала.

Я открываю было рот, чтобы ответить, но не произношу ни звука.

– Ну так вот что я тебе скажу: ты уволена!

– Что?!

Наверное, он шутит? Но Тони указывает на дверь. Кэллум, которого я замечаю на другом конце зала, в шоке. У него отвисла челюсть, руки судорожно сжимают гигантскую перечницу.

– О, это уж чересчур… – говорит мистер Кит, вдруг сбавив тон. Так вот почему Тони это сделал! Это единственный способ одержать верх. Он надеется, что в центре статьи в «Стар» не будет фигурировать несъедобная карбонара.

Стоит такая тишина, что можно услышать, как упадет булавка. Только Дин Мартин тихо и проникновенно поет в микрофон о старом Наполи.

Сняв передник, я бросаю его на пол и неловкими руками роюсь за барной стойкой в поисках своей сумки.

Я выскакиваю на улицу, не оглядываясь. У меня щиплет глаза от слез. Ну уж нет, не дождетесь! Не видать вам моих слез!

Я захожу за угол и ищу в сумке бумажные носовые платки, так как у меня потекла тушь. В этот момент приходит эсэмэска от Тони.

Прости, секс-бомба. Иногда нужно отдать им чей-то скальп. Ты вернешься к нам через две недели, а если узнает этот долбаный критик, скажем ему, что у тебя умерла мама и мы сжалились. Считай это отпуском! Правда, неоплачиваемым.

Это Amore.

И тут до меня доходит еще кое-что.

Мать твою, я же забыла свое пальто!

3

Первая мысль: мое пальто – военнопленный. Они не могут его пытать, так что оставь его. Вторая мысль: черт побери, это же мое пальто из искусственного меха цвета розовой жвачки! Это моя броня, воплощение моей личности. На сентиментальной шкале оно стоит на втором месте после моей древней черепахи Джемми. И кроме того, я уже дрожу от холода.

Погодите-ка, у меня же там есть свой человек! Кэллум. Я посылаю ему эсэмэску, полагая, что он, конечно, сочувствует мне и выполнит мою просьбу.

Немедленно приходит ответ:

Я отдам тебе твое пальто, если ты придешь ко мне на свидание.

Я удивленно моргаю. Ты же видел, как меня публично и унизительно уволили – и теперь требуешь секс за свою услугу? Ну, ты у меня дождешься! Не ответить ли, что купила это пальто на распродаже всего за 50 фунтов три года назад, так что оно того не стоит?

Но моя цель – получить свое пальто, а не фотографию, на которой оно в мусорном баке.

Ха-ха-ха! Разве я не безработная, к тому же без гроша в кармане, так что вряд ли смогу заплатить за выпивку в свой черед? Увидимся у парадного входа через 1 минуту?

Я сам заплачу. Это означает «да»?

Как это противно – терпеть, когда тебя пытаются заставить что-то сделать и признают это, но тем не менее продолжают?

О’кей, соврем.

Конечно.

А ведь он знает, что у меня есть бойфренд. Как-то раз упомянул в разговоре: Значит, его зовут Робин?

Я стою у входной двери, но Кэллума не видно. Прождав пять минут, которые кажутся пятью часами, посылаю ему следующую эсэмэску, состоящую из вопросительного знака. Проходит еще три минуты, и наконец он появляется.

– Приходится крутиться: ведь я теперь один.

Может быть, я должна принести за это извинения?

Я смотрю на вещь, которую держит Кэллум. Это бежевый тренч.

– Это не мое.

– О!

– Мое розовое и пушистое.

Кэллум исчезает за дверью. Снова тянутся минуты. Вряд ли в гардеробе есть еще одно пальто цвета розовой жвачки, что оправдало бы столь долгое отсутствие. Я заглядываю в окно, затянутое сеткой чайного цвета. Кэллум принимает заказ возле стола на восьмерых. Он болтает и шутит и явно не торопится.

Досада одерживает победу над стыдом. Я распахиваю дверь и строевым шагом вхожу в ресторан. Под взглядом многочисленных глаз открываю дверь за баром. На обратной стороне крючки, и на одном из них висит мое пальто.

– Юная леди! Юная леди?

Обернувшись, я вижу, что меня подзывает мистер Кит. Я бросаю настороженный взгляд в сторону кухни. А впрочем, что еще может мне сделать Тони? Уволить во второй раз?

Я приближаюсь к столику мистера Кита. Он вытирает губы салфеткой.

– Мне жаль, что так получилось. Если бы я предвидел последствия…

– О, все в порядке, – отвечаю я. – Это не ваша вина.

– Запомните на будущее: честность – всегда лучшая политика.

Я удивленно смотрю на него. Он снова отчитывает меня? Какого хре…

– Я сказала правду. Это шеф-повар солгал, – отрезаю я.

– Но вы же сказали, что повар приготовил мне другое блюдо?

А, так вот в чем дело.

– Нет, не приготовил, но сказал мне, чтобы я…

– И вы солгали?

– Чтобы не потерять работу! Он велел мне солгать!

– И что, это вам помогло?

Я открываю и снова закрываю рот, безмолвно повторяя: «Это он солгал».

– В любом случае я решил не писать об этом ресторане, чтобы не ставить вас в неловкое положение.

У меня отвисла челюсть:

– Но именно этого он и