этом я жил странным ощущением, которое выжигало мне лёгкие изнутри. Та девочка — оставившая невидимый след своей ладони на моей трёхдневной щетине. Та девочка — жизнь которой я обдумываю уже несколько ночей подряд. Та девочка — которая переживает больше пыток, чем способно уместить её хрупкое тело.

Последний раз я испытывал жалость около года назад — к бездомной собаке, которая тёрлась возле заезда в мой гараж в самый разгар октябрьского ливня. Тогда я вынес ей сырого мяса и немного погладил. Влажная шерсть осталась на моих пальцах. Сейчас подобные чувства я испытываю к ней — только сильнее, острее. Но если я не взял к себе собаку, то что мне делать с несовершеннолетним ребёнком? У которого всё-таки есть семья.

Совсем не вовремя ты мне повстречалась, принцесса. Вся голова забита тобой. И это ненормальной, блядь. Как минимум — потому что я взрослый мужчина, женатый мужчина.

Наедине с собой я пытаюсь откреститься обыкновенной жалостью, которая мне вовсе не присуща. Но опять же — находясь наедине с собой очень сложно — сложно соврать. Я вспоминаю несчастный вид загнанного в угол ребёнка. Она словно прячущийся посреди леса оленёнок, на которого объявили охоту. Она смотрела на меня изумрудными глазами с медовым отблеском так, будто я ангел-хранитель.

Она явно что-то перевернула во мне тогда, потому что я застрял в подвешенном состоянии. Почему я внезапно понял, что живу пустотой? Живу бесцельно? Застрял в безразличии? Возможно потому, что заботясь о ней те несколько часов — я пережил больше эмоций, чем за последние несколько лет. Возможно мне не хватало той заботы, которую я предоставил ей.

Блядь, она не выходит из моей головы, а какие муки сейчас испытывает Полина я даже не могу спроектировать. Не могу понять, как люди могут так безответственно относиться к собственной жизни. Как эта мразь — именуемая себя матерью — могла поднять руку на эту крошку? Как эта тварь могла вообще подумать, чтобы затушить окурок о её нежную кожу?

Каждый день пропитан прострацией. Каждый день как туман, оседающий моросью где-то внутри меня. Каждый день я думаю, каково было ей? И чтобы понять хотя бы каплю, нужно ощутить на себе.

Сижу уже битый час, наполняя окурками пепельницу — она почти забита. Сигареты сами чуть ли не выпрыгивают из пачки, предвкушая поцелуй с губами, который посмертно окрасит фильтр в грязно-розовый цвет. Никотин заполняет лёгкие, пытаясь успокоить нестерпимый душевный зуд. Понимаю, что мне нужно срочно это сделать, чтобы прочувствовать. После очередной затяжки поворачиваю тлеющую сторону сигареты к запястью левой руки. Потихоньку приближаю к коже — ещё немного. Чувствую тепло. Сначала ненавязчивое. Слегка согревающее. Но вдруг осознаю, что не в полной мере воссоздаю ситуацию. Полина не вымеряла по миллиметру. Полина не была готова морально, иначе успела бы отойти. Полина не была предупреждена. И я должен считаться с этим, поэтому сигарета жёстко впивается в мою огрубелую кожу. Резкая, непродолжительная боль вызывает пульсацию и быстро стихает. Сразу проявляется покраснение с белыми вставками посередине — всё это вперемешку с пеплом, застывшем сверху. Позже образуется волдырь, а ещё спустя какое-то время ожог покроется тёмно-коричневой коркой.

Теперь я знаю ощущения обессиленной девочки, которая боялась отведать на себе ещё много сигарет. Вроде как всё по-честному, я воссоздал всё, кроме одного — Полина сделала это не сама. Она всего лишь ребёнок, который блуждал ночью во время дождя по парку. Ребёнок, для лечения ран которого не подойдёт подорржник. Ребёнок, а это своего рода диагноз, который излечит лишь время и жизненный опыт. Дети ведь как животные — сами за себя не отвечают, прокормить себя не могут, позаботиться тоже.

Телефонный звонок на мгновение отрезвляет мой мозг.

— Станислав Юрьевич, — слышу напряжённый голос своего помощника.

— Да, слушаю тебя.

— У нас тут небольшие накладки по третьему проекту.

— Это который?

— Коттеджный посёлок.

— Какие там могут быть проблемы? — раздражённо спрашиваю я, всматриваясь в след на запястии.

— Дело в том, что смета будет немного отличаться от той, что указана в документах.

Старый помощник вынужден был переехать в другой город с беременной женой. К огромному моему сожалению. С ним у меня никогда не было проблем — я малейшего понятия не имел, что там происходило в мелких и средних проектах, но всё выходило в срок, прибыль шла в гору. А этот недалёкий имеет херовую привычку отчитываться за каждый проделанный шаг и любую мелочь, входящую в его обязанности.

— И что дальше?

У меня и своих проблем полно, чтобы решать то, что на что нет времени.

— Кто у нас финансовый директор?

— Эльвира.

— Значит, ты в курсе, тогда объясни — какого чёрта ты звонишь мне в восемь часов вечера, а не Эльвире? В следующий раз попросишь меня приехать и обои там самому поклеить, чтобы в смету уложиться? Сейчас я занимаюсь только жилыми комплексами, всё остальное делаешь ты — и что самое главное — без меня.

— Простите, Станислав Юрьевич. Всё понял. Больше не повторится.

— Надеюсь.

Сбрасываю трубку и возвращаюсь кзастывшей в воздухе проблеме — чтоделать с той девочкой, чтобы люди непосчитали меня извращенцем, которыйпроникся заботой о маленькой девочке? Блядь, откуда во мне взялась эта тягак истосковавшемуся по родительскойлюбви созданию? Как вообще боротьсяс этим новождением? Только если непринять его полностью… У меня естьномер Полины и нет ни одной новостиот неё. Может, мне позвонить и узнать, всё лиу неё в порядке?

Выпитый коньяк шепчет мне, что этохорошая идея — поэтому я не теряю ни секунду. Продолжительные гудкизаставляют немного напрячься. Онане берёт трубку секунд двадцать…тридцать… сорок… Разочаровано смотрю на экран телефон. Занята чем-то? Или не слышит? Но по итогу я всё равно слышу тот запуганный голос:

— Да? — тихо отвечает Полина — елеслышно, но меня оглушает, словно пуля пятидесятого колибра проходит мимовиска.

— Привет, принцесса.

— Стас? — робко спрашивает она.

— Да. Рад, что узнала. Хотел узнать, всё ли у тебя в порядке.

Полина молчит, но отчётливо слышенчьи-то громкие голоса на заднем плане, что-то вроде пьяного смеха.

— Полина?

— Да, у меня всё в порядке.

— А что это за шум?

— Это просто… Пришли к маме друзья…

Всё понятно и без дальнейшийобъяснений.

— Полина, а где твой папа?

— Он сейчас у соседа.

Меня словно молнией ударяет. Одна водной помещении с сомнительнымимаминым друзьями, которые при желании могут выкупить её за бутылкуводки.

— Принцесса, скажи мне честно, тебестрашно там находиться?

— Да, — совсем шепётом отвечает Полина. — Очень.

Я в замешательстве.

Я взбешён.

Я мечтаю любым образом оказатьсярядом с ней,