Шрифт:
Закладка:
Ты никому не интересен, пока с тебя нечего взять, но со временем — тебе уже никто не интересен. Все одинаково меркантильные. Все живут холодным рассудком. Все ищут лёгких путей.
В магазине я хожу кругами — пытаюсь от души набить корзину, не ограничиваясь одним килограммом вареников. Пробегаюсь взглядом по продуктам: здесь всё — начиная от тостового хлеба и заканчивая шоколадным сыром с клубничным молоком. В сумме получается два полностью забитых едой пакета.
***
Всё это время Полина ждёт меня в спальне, не осмеливаясь встать и пройтись.
— Так, я надеюсь, ты не против, если я приготовлю вареники по всем правилам.
— Не против, — тихо отвечает Полина, сидя за столом.
Прежде чем приступить к готовке, я завариваю чай — он сию секунду окрашивает кипяток в жёлто-коричневый цвет.
— Послаще? С лимоном?
— Если можно.
— Конечно можно.
На этом наш короткий диалог заканчивается. Полина обхватывает обеими руками чашку, когда я кладу её на стол.
Я никогда не делил тишину с человеком подобным образом — чтобы не было даже желания как-то прерывать молчание. Ведь в нём проглядывается некое откровение. Откровение девочки, что не в силах подобрать слов.
Пока я нарезаю лук и раскаляю сковороду мы абсолютно никак не контактируем. Она сёрбает горячий чай, я готовлю — мы словно на разных материках, при этом находясь в одной комнате. Но вдруг Полина прерывает то молчание, которое сама же и создала:
— Стас, спасибо вам большое. Я и не представляла, что есть такие добрые люди, как вы.
И как можно было оставить её, когда одним поступком так сильно увеличил её веру в людей?
— Во-первых, я не такой уж и добрый. А во-вторых, можешь обращаться ко мне на «ты», не такой ведь я и старый.
Впервые за вечер она улыбается. Слишком робко и так неумело — как будто поводов для улыбки в жизни у неё было маловато. Но всё-таки улыбается. Сразу же получается поймать момент тёплой атмосферы, пролетающий между нами.
— Хотя тебе, конечно, может так не показаться. Смотря, какая у нас с тобой разница в возрасте. Тебе сколько лет?
— Мне почти семнадцать. Точнее исполнится семнадцать в феврале.
Примерно я предполагал, что она ещё слишком юна для небезопасных ночных прогулок в одиночку.
— Хм, тогда я действительно могу показаться тебе стариком.
— Почему?
— Мне немножко побольше тебя будет.
— А сколько?
— Двадцать восемь, но всё-таки давай на «ты», а то я чувствую себя, словно доживаю последний понедельник. Договорились?
— Договорились.
Потихоньку лук начинает приобретать золотой окрас. До нас добирается его резковатый запах.
— Всё почти готово. Десерт я тоже купил, но это уже после ужина. Ты ведь не против сладкого?
— Совсем не против.
Тем более, что твоя булочка улетела в лужу.
Прежде, чем накрыть на стол, я всё-таки решаю спросить:
— Скажи, твои родители не будут волноваться о том, что тебя не будет дома?
— Не будут они волноваться.
— Ты уверена?
— Уверена, — шепчет девочка.
— Полина, но тебе не кажется, что в любом случае немного небезопасно в твоём возрасте бродить ночью по парку в одиночестве?
— Может и небезопасно, но пойти мненекуда.
Сложная ситуация, хотя изначально всё было понятно — не будет счастливый подросток ночевать в парке на ногах.
— Так, ладно, оставим это на потом, сейчас давай кушать. Вареники с картошкой и жаренным луком.
Поставив тарелку на стол, присаживаясь рядом.
— Очень вкусно выглядит.
— Надеюсь, что не только выглядит. Пробуй.
— А ты не будешь?
— Нет, я не голоден. Но с удовольствиемпосижу рядом с тобой.
Она начинает кушать.
Чтобы сильно её не смущать своим присутствием, я достаю телефон — в нём бездумно листаю переписки.
Несколько пропущенных от жены. Просьбы перезвонить. Всё это только раздражает меня, поэтому айфон я отставляю в сторону. Думаю, стоит разобрать продукты — тогда все здесь присутствующие будут заняты каким-то делом.
— Спасибо большое, было очень вкусно.
— Да не за что. Рад, что тебе понравилось.
— Я понимаю, что эта тема тебе неприятна, но может всё-таки постараешься мне рассказать, почему не хочешь возвращаться домой.
Действительно, о таком говорить неприятно, но мне нужна максимальнопрорисованная картина — чтобыпонять, что делать дальше.
Вжимаясь ладонями в края стула, Полина смотрит на меня с запредельной наивностью — как на родного, которому можно довериться, не пряча слёз. Серо-зелёные глаза рассказывают историю печали — они подчистую избавляют меня от сожаления и сочувствия. Не потому, что жалость испаряется, совсем наоборот — она опустошает меня, выжимает эмоции как мыло из губки. Бывает, когда слёз не остаётся — срывается голос. Так же и у меня сейчас — жалость иссохла, потому что я наполнился ею сполна.
Девочка закатывает левый рукав моей толстовки, демонстрируя своё запястье — на красуется небольшое ядовито-красное пятно, кроваво-красное, с чёрно-жёлтыми вставками внутри.
— Откуда это?
— Это сделала мама.
— Мама?
— Да, и сказала, что у неё ещё целая пачка, если не пропаду до утра, то разрисует мне всё тело.
— Прости, я не думал, что… Всё настолько плохо.
Что за тварь способна на такое? По отношению к собственному ребёнку.
— Ничего страшного. Я уже привыкла к такому.
Конечно же я понимаю, что в жизни это совсем не разовый случай, но когда становишься свидетелем, видишь воочию, то ощущается всё по-другому — безразличию места нет.
Неожиданно для меня самого я чувствую, как просыпается отцовский инстинкт — мне разрывается душу желание побыть здесь ещё немного и успокоить девочку, заверить в том, что всё будет хорошо. Но думаю, что лучшим решением будет предоставить ей ночлеги оставить наедине с собой, чтобы она могла спокойно отдохнуть и отойти от всего, что было с ней дома.
— Полина, мне очень жаль, что мама так ужасно ведёт себя с тобой, но всё в этой жизни можно решить, поверь мне.
Она смотрит не глазами девочки, а глазами пойманного охотниками оленёнка, которого сейчас будут всячески добивать.
— Сейчас мне нужно уехать, но завтра с самого утра буду здесь. В холодильнике полно еды, если что. Бери всё, что захочешь, не стесняйся, ладно?
— Ладно.
Дверь я запираю с обратной стороны.
Садясь за руль, ещё долго не решаюсь завести машину — всё думаю, что можно сделать?
Сегодняшний вечер явно решил меня удивить. Странно, ведь сострадание у меня в дефиците