Шрифт:
Закладка:
Играли просто от скуки. Месяца два назад их отчислили из училища за непосещение. Сейчас бы рады пойти на занятия, но... близок локоть, да не укусишь. А когда-то чуть не за шиворот тащили: и учащиеся приходили, и преподаватели наведывались, и сам Никита Сергеевич, директор, приезжал... Но тогда они жили безбедной веселой жизнью, которая в один прекрасный день началась как по мановению волшебной палочки и так же сказочно в другой момент исчезла.
— Мулю повязали, — сообщил им Мельниченко, по воровской кличке Король — а я отсюда сматываюсь. Не климатно сейчас гонять леконы[6], мусоров много развелось.
А как все хорошо начиналось... Однажды в их дворе неожиданно появился развеселый подвыпивший мужик, на вид ему было лет тридцать.
— Ну что, пацаны, нос повесили? — задорно обратился он к ним, с хитринкой поблескивая маленькими узкими глазками.
— А что нам нос весить? — возразил Борька Боршай, дерзко разглядывая незнакомца.
— Ух ты! Шустрый парень. — Весельчак с восхищением надвинул на Борькин лоб форменную фуражку. — Чем занимаетесь? — уточнил он деловито.
— В ремеслухе учимся, — ответил Толька Мирголовский.
— Ух ты! — вроде удивился мужчина, затем с оттенком гордости добавил: — А я вот «от хозяина». Свободный человек.
Не знали тогда они, что «от хозяина» на простом, обычном языке означает «освободился из мест заключения», поэтому ничего и не поняли. Их недоумение не ускользнуло от внимательного, умного взгляда неизвестного.
— Чистая бумага, — сказал он непонятно, а затем обхватил их за плечи. — Ну что, пацаны? Приглашаю вас пельмени шамать.
Когда вышли на центральную — Карла Маркса, новый знакомый предложил:
— Выбирайте, пацаны: «Байкал» или «Арктика».
— «Арктика», — задорно ответил Боршай.
До этого вот так запросто они не бывали в ресторане. Доводилось пробегать мимо, приходилось заглядывать в двери, но дальше вестибюля и белой мраморной лестницы ребята не бывали.
— Ну, не дрейфить, — подталкивал их Витек: так отрекомендовался их нежданный-негаданный приятель.
— Мы и не дрейфим, — храбрился Боршай, — мы не какие-то там дремучие.
— Правильно, — поддержал его Витек, радостно-лукаво подмигивая, — назвался груздем, полезай в кузов.
По широкой мраморной лестнице все трое поднялись на второй этаж. В зеркалах отражались напряженно-выжидательные физиономии подростков.
— Но-но, без шухера, — Витек небрежно осадил поднявшегося было из кресла швейцара. — Они со мной!
Его здесь знали. Не успели они усесться за столик, как около них уже появилась официантка. Была она полной, ярко крашенной под брюнетку. С торжественным видом, так не вязавшимся с ее откровенно заголенными толстыми ногами, она спросила:
— Что будем заказывать, Виктор?
— Вот, Зойка, привел тебе кавалеров, — довольно осклабился Виктор. — Выбирай любого: какой по ндраву, того и отдам.
— Ты уж, Витя, наговоришь, — начала, кокетничая, нагонять на себя скромность брюнетка, — так недолго меня и ославить. — Она наигранно дернула плечами.
— Тебя ославишь. — Витек звучно хлопнул Зойку пониже спины. — Для начала три по сто и по пельменям.
...В этот день Боршай и Мирголовский впервые в жизни напились. За ста граммами последовала бутылка на троих и повторные пельмени. Затем снова три по сто и «ленгетики» — так говорил Виктор. Подросткам мир виделся в розовом свете, незнакомый их покровитель казался добрым джинном. Правда, некоторые слова волшебника были им не совсем понятны. Делая третий заказ, он сообщил Зойке, хвастливо похлопывая по карману:
— Сегодня с хорошей достачей.
— Будешь ждать меня? — Официантка все поняла с полуслова.
— А как же иначе, Зоенька? — И Витек погладил ее бедро. — Ну все, пацаны, баста! — заявил он Боршаю и Мирголовскому, когда ресторан наполнился пьяным вечерним гомоном и плотными клубами табачного дыма. — До завтра. До дому дойдете?
— Без сомнения, — с глупой ухмылкой сказал Мирголовский. — Пойдем, Боренька.
Боршай и Мирголовский, покачиваясь, вышли на улицу, значительно, на их взгляд, изменившуюся. Им казалось, что они здесь давно не бывали. И улица с ее неоновыми фонарями, и прохожие, и редкие машины — все вдруг приобрело какой-то иной вид. От избытка переполнявших их чувств они обнялись и двинулись к дому.
— А добрый парень Витек, — говорил Боршай проникновенно, заплетавшимся языком, — с таким не пропадешь!
— Добрый, добрый, — удовлетворенно бурчал Мирголовский, но слова получались невнятными.
— А почему это он сказал, что вор самый свободный человек на свете?
— Почему, почему... Вот встретимся и узнаем, — пробормотал Толька.
— Нет, ты скажи, почему? — настаивал Борис.
...Витек сдержал свое слово: назавтра к вечеру он опять появился у них во дворе. Его маленькие глазки стали еще у́же, заплыв от беспробудной ночной пьянки.
— Ну что, пацаны?
Пацаны чувствовали себя намного хуже своего доброжелателя. Весь день их тошнило, а у Борьки вдобавок шла из носа кровь и раскалывалась голова, как будто ее растягивали на части невидимыми стальными клещами. А временами, наоборот, казалось, что на нее давит тугой металлический обруч. «Больше никогда не буду пить, в рот не возьму», — жаловался он Мирголовскому. Анатолий мрачно помалкивал. Он был согласен с Боршаем. Но Витек быстро, без затруднений все поломал.
— Ну что, ребятки, пивка? Легче будет, отвечаю! Понимаю. Я и сам не свой. Ну, пойдемте. С богом, — ласково обратился он к подопечным.
И подростки не смогли отказаться. Опять они сидели в ресторане, и Зойка носила им холодное пиво.
— И правда полегчало, — сказал Боршай.
— Клин клином вышибают, — осклабился Витек, — но на сегодня хватит. Ша!
Больше трех бутылок пива он им не позволил выпить, но накормил отменно: заливная рыба, солянка, бифштексы.
— Все, пацаны, отдыхайте, а завтра поработаем.
— Что будем делать? — спросил Мирголовский.
— Завтра будет день, будет и пища, — ответил неопределенно Витек. — Приду к вам часа в три. Будьте готовы, будьте здоровы. — Он выпроводил их из ресторана, а сам остался любезничать с Зойкой.
На другой день он был деловит и собран.
— Едем в Мельниково, — услышали ребята с ходу.
У центрального рынка, на месте посадки в мельниковский автобус, была большая толпа. Витек необыкновенно оживился и заговорщически мигнул своим спутникам:
— Держитесь около меня и создавайте толкучку.
— А зачем?