Шрифт:
Закладка:
И пусть ни те и ни другие [нотариусы и должностные лица] не изменяют ни в чем текста грамоты под страхом нашего гнева…
Дано в нашем городе Гранаде, в тридцатый день апреля, года от рождества Спасителя нашего Иисуса Христа 1492.
Я – король.
Я – королева.
Хуан де Колома – секретарь».
Галилей. А все-таки она вертится
На первом же допросе Галилей согласился подписать отречение от своего учения об устройстве Вселенной, причем в редакции самих представителей Инквизиции!
Что это? Страх пыток и казни через сожжение? Сомнения в гелиоцентрическом устройстве нашей Вселенной? Трезвый расчет великого ученого?
Или, наконец, он не был истинно верующим, ведь отрекался Галилей, держа руку на Евангелии?
Шел 1637 год. Галилей по-прежнему находился под домашним арестом инквизиции в Арчерти всего в километре от Флоренции, куда ему запрещено было спускаться несмотря на то, что здоровье ученого требовало постоянного врачебного наблюдения.
– Вивиани, ты не заснул? – спросил Галилей одного из верных ему учеников, которые помогали ему работать после того, как он полностью ослеп. – Ведь я так долго был в раздумье.
– Подведи меня к окну, сегодня должно быть полнолуние. Надеюсь, окно открыто, – попросил ученый старик.
– Нет, учитель, они никогда не оставляют окна открытыми.
– А, он-и-и – эти двое наблюдателей от Инквизиции – так и сидят в углу комнаты?
Да, учитель, они здесь – они всегда здесь, разве что по очереди отлучаются по какой-либо надобности.
– Тогда пойдем к закрытому окну!
Около окна Галилей вдруг произнес:
– Сегодня же полнолуние, и как я люблю эти ночи! Лунный свет, Вивиани, в отличие от солнечного, не выставляет «на свет Божий» все что есть в этом мире—все, и хорошее, и плохое. Луна освещает лишь контуры мироздания, позволяя нам мечтать о том, что все в этом мире хорошо, нет лицемерия, предательства, лжи, суеверий и мракобесия, а также нет старости и немощи, и позволяет предаваться иллюзии, что жизнь бесконечна и все задуманное будет сделано. Миновало всего три года с тех пор, как ушла из жизни моя любимая дочь Вирджиния, а я уже полностью ослеп от тоски и слез по ней, по свободе и, конечно же, от многих прожитых лет в напряженном труде. Она была первым моим ребенком из трех. Всю свою сознательную жизнь она поддерживала меня своими письмами. Я ведь так и не женился на матери своих детей, и Вирджиния с сестрой вынуждены были коротать свой век в монастыре, ведь как незаконнорожденные они не имели права вступать в брак. Она приняла постриг в том самом злосчастном 1616 году и прожила недолгую жизнь: всего-то тридцать четыре года. Я же, неблагодарный, понял, что осиротел, только когда она умерла; мне так не хватает ее писем, поддерживающих во мне жажду жить, творить и бороться. В письмах мы обсуждали и научные проблемы, в том числе и гелиоцентрическое устройство мира. Она никогда не поддакивала мне как отцу, а высказывала собственные взгляды по многим вопросам. О, это была умнейшая женщина, вся в мать – Марину Гамба, с которой мы вступили в гражданский брак в молодости, когда я жил еще в Падуе. Очевидно, именно Вирджинии передалась та неземная любовь, которой я любил Марину, и дочь заряжала меня энергией, остротой мысли и, конечно же, молодостью. После ее смерти я почувствовал себя уже стариком. Оглядываясь на свою жизнь, я признаю, что прожил ее как эгоист, занимаясь только наукой и ничего не дав своим детям: все они, включая и сына, провели свой век в монастыре. Только вы, мои преданные ученики: ты, Вивиани, Торричелли и Кастело – дали мне возможность продолжить свою жизнь после ухода дочери и потери зрения.
Неожиданно мэтр замолчал, надолго задумавшись: он вспоминал свое радостное детство, мать – Джулио Амманнати и отца – Винченцо Галилея, родной город Пиза, первые свои увлечения: рисование и музыка, чудесный и светлый мир вокруг. Но на фоне этих счастливых воспоминаний неизбежно выступали и черные дни его жизни: процесс Инквизиции в 1633 году над ним и над делом его жизни.
– Вивиани, ты здесь, мой мальчик? – спросил он, не отворачиваясь от окна.
– Конечно, синьор профессор, – ответил Вивиани.
– Тогда прочитай мне еще раз приговор – тот самый, что обрек меня на многие годы неволи. Он лежит в правом дальнем углу стола, пояснил старец.
– Я знаю, профессор, он всегда лежит именно там, – сказал Вивиани и взял со стола приговор. «Как странно, что бумага успела пожелтеть всего за четыре года. Возможно, потому что именно на этот край стола днем падает солнечный луч, проникающий в кабинет ученого через щель в шторах, которую случайно оставили инквизиторы, когда пытались полностью изолировать его от мира?»
Вивиани начал читать приговор:
«…Ты, Галилей, сын флорентийца Винченцо Галилея, имеющий 70 лет от роду, в 1615 г. был обвинён в сем Святом судилище в том, что считаешь за истину и распространяешь в народе лжеучение, по которому Солнце находится в центре мира неподвижно, а Земля движется вокруг оси суточным вращением, в том, что ты имел учеников, которым преподавал это учение, в том, что ты по поводу этого учения вёл
