Ушел. Он всегда появляется у Корнева внезапно. Теперь Василий Петрович не надеялся увидеть его, по крайней мере, месяца три.

После обеда заглянул парторг. Он вошел и остановился у карандашного рисунка, на котором был изображен мужчина.

— Да это же Самохвалов! — воскликнул радостно Приходько.

— Узнали? — спросил Василий Петрович.

— Как его не узнать! Вылитый! Только староват немного, — по-моему, вот этих морщин у него еще нет.

— Будут, — сказал Корнев.

— Конечно, будут, — согласился парторг. — И у вас будут, и у всех… Скажите, а можно научиться рисовать человеку, который не имеет таланта?

— Конечно, можно. Лишь бы способности были… А талант — это своеобразное видение мира, — сказал Корнев, присаживаясь на табурет. — Вот вы и все, например, видите дерево зеленым, а художник его синим рисует.

— Так что же он? Дальтоник, что ли?

— Не-ет… И вот когда он нарисует его синим, люди подойдут, посмотрят и согласятся.

— Ну да! Как это они согласятся? Да мне хоть сто раз скажи, что белое — черное, я ни за что не соглашусь… Ну, скажите пожалуйста, как это можно нарисовать черным карандашом белое?

— Запросто! — воскликнул Корнев. Он взял белый лист бумаги и нарисовал на нем квадрат. — Пожалуйста.

— Что это такое? — спросил Николай Иванович.

— Белый флаг, — пояснил Корнев. — Нарисованный черным карандашом… Хотите: платок, салфетка, все, что угодно.

— А ведь верно! — ухмыльнулся полковник. — Действительно художник видит мир особо… — но он не договорил. В окно заглянула Вера и сказала:

— Николай Иванович, вас к телефону… Горком.

Парторг поднялся и вышел.

— Что у тебя за страшилище была? — поинтересовалась Вера.

— Когда? — не понял Корнев.

— Ну, до обеда… В кирзовых сапогах.

— А, так… знакомая…

— Ну и знакомые же у тебя! — восхитилась Вера.

Следующее воскресенье было дождливым. За стеной магнитофон молчал, и Корнев подумал, что девушки отправились в город. Он встал. Было двенадцать часов дня. Попил чаю, подумал — чем бы заняться, вытащил саксофон и принялся играть. Он расхаживал по вагончику, играя и посматривая на пустой берег Камы. Будущее представлялось каким-то серым, словно этот дождливый день.

Наигравшись до мозоли на нижней губе, он принялся дорисовывать бригадира монтажников. Бригадир был, видимо, хитер и получался легко. Вдруг скрипнула дверь. Корнев обернулся и увидел Ольгу.

— Василий Петрович, идите с нами пить чай, — пригласила она.

— Да я уже… — сказал он.

— Индийский!

— Бегу! — обрадовался он не столько чаю, сколько возможности просто посидеть с кем-то, развеяться.

Стола в комнате так и не было. Опять со вкусом была уставлена чашками кровать.

— Берите вот эту, — сказала одна студентка.

Корнев до сих пор их не отличал друг от друга, за исключением маленькой Ольги. Он прихлебнул чаю и сказал:

— Паршивая погода. Но зато воздух чист… В семьдесят первом году два месяца лил дождь. Все промокло. Но люди работали… Тогда еще и Нового города не было. А у Боровецкого села стояла мельница… В Орловке тоже была мельница, да потом снесли ее. А боровецкая сама упала.

— И никого не придавило?!

— Она утром грохнулась, очень рано… А жаль. Ее хотели на память оставить.

— Вот если бы кто мимо проходил!

— Так удачно свалилась… Тогда еще и порта не было с пирсом, а был пустой песчаный берег. Красиво! Рыба!.. В Каме все есть, — вздохнул Корнев. — Даже крокодилы… Отсюда в восемнадцатом веке в Питер стерлядь возили.

— И рыба не портилась?

— Нет. Были специальные баржи с двойным дном. Под внешним дном сверлили отверстия, и рыба там плавала вволю. А стерлядь отбирали по мерке — в пол-аршина. Так она и прибывала на стол к императрице… Кумыс отсюда поставляли в Москву. Кумыс — это самое лучшее лекарство при туберкулезе!

— Фу! Лошадиное молоко!.. О чем мы говорим за столом?!

— Не за столом, а за кроватью, — поправила другая.

— Все пригодится в жизни, — вздохнул Корнев.

— А почему город называется Набережные Челны? — спросил кто-то из девушек. — Что здесь, челны по берегу плавали, да?

— Нет. Город называется правильнее Чаллы, что по-татарски означает «укрепление», — пояснил Василий Петрович. — Здесь в семнадцатом веке строили укрепительную линию от Симбирска до Ика (речка такая), вот отсюда и пошло название «Чаллы». А жили здесь русские казаки — они-то и переводить не стали. Просто назвали Челны — и все. Вначале были Бережные Челны, а потом стали Набережные… Места здесь знаменитые. Отсюда родом Дурова. Знаете? Кавалерист-девица… Шишкин здесь родился, на той стороне… Там, где теперь кумысная лечебница.

— Фу, опять вы про лошадей! — возмутилась студентка.

— А сколько можно молока получить от лошади? — поинтересовалась другая.

— От хорошей кобылы — по два ведра в день… И действительно — что фукать? — Он обернулся к брезгливой: — Вот выйдешь замуж за туберкулезного — будешь знать, чем лечить.

— За туберкулезного?! — ужаснулась та. — Никогда в жизни!

— Там не будешь разбираться, уж если полюбишь.

— Нет, спасибо. За больного я никогда замуж не выйду!

— А откуда ты узнаешь, что он не туберкулезный?

— А в заявлении есть пункт, по которому жених и невеста должны знать, кто чем болеет…

— А я бы за любого больного вышла замуж, если бы полюбила, — тихо вставила Ольга.

— Ха-ха! У тебя все известно, — хмыкнула брезгливая. — Твой Толик здоров как бык… С квартирой, с машиной…

— Ничего ты не знаешь, — прервала ее Ольга. — Он уже не мой Толик!

— Неужели поругались?! — воскликнула другая то ли радостно, то ли встревоженно.

— Еще за месяц до практики.

Корнев с любопытством поглядел на Ольгу.

— Да ты что? Рехнулась? — не унималась подруга. — Вы же с ним года три встречались?!

— Теперь все! — отрезала Ольга.

— Дура ты! Да такого парня поискать еще!.. Представляете, Василий Петрович: высокий, глаза голубые, сам светленький, спортсмен… Учится на втором курсе механического… Папа — директор завода. Квартира, дача, авто… А она кто? Вот техникум окончит — и все.

— Мне бы такого парня, — вздохнула другая. — Я бы за него двумя руками держалась… Да он на меня и смотреть не захочет.

— На меня же смотрел, — сказала Ольга.

— Ты — хитрая!

— Какая же я хитрая? — удивилась Ольга.

— Нет. Она не хитрая, — согласилась другая. — Но Толик действительно красив… С ним жить — забот не знать.

— Вот и бросайтесь на него, пока свободен, — сказала Ольга.

— Ну и брошусь! — сказала брезгливая. — Приглашу его на дамский танец… Потом он от меня не отвертится!

В дверях внезапно появился Некрасов. Он приподнял очки и сказал:

— Здравствуйте. Извините за беспокойство…

Корнев поднялся и вышел за ним.

— Что тебя носит по дождю? — проворчал он, открывая свою дверь. — За чемоданом?

— Ну.

— Как твои личные дела?

— Я вот решил попробовать написать стихотворение, — сообщил он.

— Читай.

Он поспешно вытащил из кармана листик