на диван, повернувшись к нему спиной. С дочерью она не разговаривала ни в этот день, ни на следующий. Не разговаривала ни когда Петр пошел с Машей забирать документы из меда и отвозить их в педагогический. Ни когда Маша поступила туда сама. Поступила на химико-биологический. Петр метался между ними, и от этого молчания было по-настоящему плохо только ему. В сентябре, когда нужно было ехать с институтом в колхоз собирать урожай, он буквально на коленях уговорил дочь попросить прощения у матери. А потом упросил Марию сделать справку Маше, чтобы та по состоянию здоровья осталась на кафедре, а не мучилась в нечеловеческих условиях барака где-то под Херсоном, далеко от него и от его защиты.

Петр видел, что жена недовольна, что не простила до конца ни его, ни их дочь. Смирилась – да, но не простила. Теща держала нейтралитет.

Маша училась в педагогическом институте, а значит, вокруг были одни девушки. На танцы ее не пускали, в поездки тоже. Самой с парнями знакомиться ей было негде. Тогда Мария решила, что пора брать инициативу в свои руки. В их доме стали праздновать все праздники подряд. Приглашались на них родители перспективных в понимании Марии женихов со своими сыновьями. Маша фыркала и уходила в свою комнату. Петр смущался и страдал за дочь. Вера, так как ее компанейская натура была как никогда кстати на таких мероприятиях, всегда была приглашена со своим Петром. Она же и сказала как-то Марии: «Это ты зря! Кто же так делает?», но Мария слушать никого не хотела. Теща не могла повлиять на нее, Веру она не слышала, а Петра даже не слушала. Маша тем временем окончила институт и получила распределение в Могилев-Подольский район, в какое-то богом забытое село с грунтовой дорогой. Петр не выдержал и первый раз повысил голос на жену:

– Ну сделай что-нибудь!

Мария удивилась такой его смелости, но сделала. Мария попала на Вишенки, в спальный район Винницы, в неплохую школу учителем биологии.

Там она и познакомилась со своим Петром.

Нет, ее Петя не работал в школе, он работал в техникуме. Его родители работали вместе с Машей, учителями украинского языка и литературы. Жили в частном секторе, маленький кусочек которого остался на Вишенке, в домике на три комнаты. В одной – они, в другой – сын, в третьей – незамужняя дочь, тоже учительница. Такая вот учительская династия. Петя был невысокого роста, худой и некрасивый. Но красноречив и уверен в себе. Маша зашла к коллеге, Нине Опанасовне как-то после работы вернуть книги, которые брала почитать, и познакомилась с ее сыном. Мария, узнав обстоятельства их знакомства, только и сказала:

– Тебе что, читать дома нечего было?

Петя Маше вначале не понравился. Своей болтливостью и дерганостью. А она ему понравилась. Маша даже начала подозревать, что Петина мама подстроила их знакомство. Петя стал заходить в школу. Вроде бы к родителям, но все как-то быстро догадались, что к Маше. А затем открыто стал встречать и провожать ее после работы. Маша не рассматривала его как молодого человека, но Петя был начитан, и поговорить с ним было интересно. Маша шла рядом, в основном молчала и слушала. А Петя говорил. Рассказывал обо всем подряд, но смешно и интересно. Как-то вошло в привычку, что они стали гулять часами и иногда пешком шли до самых Пятничан. Однажды он довел ее до самых дверей дома, и тут неожиданно к калитке с улицы подошла старшая Мария. Маша представила Петю. Петя, кривляясь, как показалось Марии, попытался изобразить галантность. В дом Мария зашла на ватных ногах и рухнула на диван.

– Петя, Петро, – слабым голосом позвала она мужа. – Это произошло. И это я виновата.

То, что она рассказала мужу, не поддавалось никакому логическому объяснению. Петр несколько раз порывался остановить жену, сказав, что все это глупость. Но будучи сам из подольского села, знал, что есть бабки, которые могут «отговорить» и «сделать». В церковь не ходил, да и в Бога вроде бы не верил, но знал, что если в селе какой глупой девке понравится парень, она крадет его любую вещь, лучше из одежды, потом бегом к такой бабке, и вот уже у них свадьба. А когда морок проходил через год-два, то муж начинал пить или гулять, самые сильные разводились. Но то, что рассказала Мария, напоминало ему прочитанные в детстве повести Гоголя, не иначе.

Мария ездила месяц назад в Киев на курсы повышения квалификации по работе. Коллеги из Винницы и области уехали утренним автобусом, а Марию задержали неотложные дела в поликлинике, и она поехала дневной электричкой, не удивительно, что пустой. В вагоне сидели какие-то люди, их было немного, прошел контролер, проверил билеты, опять тишина, только стук колес. Мария открыла «Новый мир» и попробовала почитать. Ее отвлекли звуки: на лавке напротив свои котомки пристраивала пожилая селянка. Женщина была не по погоде закутана во множество платков, кацавеек и обута в эту еще достаточно теплую погоду в валенки. Старуха наконец уселась. Расправила свою юбку, разгладила ее на коленях и подняла глаза. Глаза у нее были молодые, карие, яркие, смотрели внимательно. И вдруг она заговорила с Марией. И сказала Марии такое, что у той отнялся дар речи.

Сказала, что у Марии есть дочь, что дочь эта не замужем, и все женихи, приходившие в их дом, уходят, что Мария живет недалеко от кладбища и что возле ее дома был сделан «подклад» на Марию, но много лет назад сильная любовь ее мужа сделала так, что «подклад» не сработал на нее, на Марию, но работает теперь на ее дочь. И что первое, что должна сделать Мария, вернувшись домой, это в дом не заходя взять лопату, пойти к калитке и выкопать его. И первый же парень, который зайдет после этого через калитку, женится на ее, Марии, дочери.

Мария слушала старуху, вначале она хотела фыркнуть, встать и пересесть, мало ли что можно придумать. Но когда она сказала, что их дом стоит возле кладбища, то поняла, что это не простая старуха. Их дом и правда стоял недалеко от кладбища, теперь уже недействующего. Но когда Мария была сама молодая, то там еще хоронили. И им многие завидовали, даже среди родни. Жили ее родители богато, спокойно, пережили войну, дочь вырастили, выучили. Были завистники, были. И было кому сделать «подклад».

Мария все время в Киеве думала об этом разговоре. Старуха вышла перед самим Киевом. Молча собрала котомки, засобиралась.