— Продолжает Доуэрти.

Так, прелести, достойные мечты,

Со временем изменят все черты

И, как цветы, разочаруют нас…

Безмолвие.

На улице грохочет телега. Газовые лампы подскакивают. Раздаются вздохи, откашливания. Шарканье ног.

— Вот теперь, — говорит старый Дядюшка Оскар, — это точно было очень хорошо. — Мягко улыбаясь, он идёт и бросает в уже опустевшее блюдо для пожертвований большую старую монету в пять копперек. Кивая и улыбаясь, он уходит. Это стоило каждой копперки, всё представление целиком. Сегодня вечером, за картофельными клёцками с кислой капустой и чесночной колбасой, он всё перескажет Танте Минне. Вообще-то, если и он и она ещё будут живы, через десять лет он всё ещё будет об этом рассказывать; и она, Танта Минна, всё ещё будет каждый раз удивляться, вставляя в каждую паузу "Иисус, Мария и Иосиф!" или, через раз, "Ох, ты ж Крест Животворящий!"

Некоторые следуют за ним, некоторые ещё остаются.

— Представление окончено, — говорит Эстерхази.

Лобац: — Закрыто. Доброго вам вечера.

И фрау Григоу взывает к ним, как обычно, с беспокойством: — Уважаемые господа, будет другое представление, в половине шестого, а также в восемь и в десять!

Лобац смотрит на Эстерхази, словно спрашивает, — «и что теперь?» — А Эстерхази смотрит на Мургатройда. — Я — доктор медицины и Титулованный Придворный Врач, — говорит он, — и мне нужно ваше разрешение провести экспертизу… — он жестикулирует. Доуэрти, не смотря никуда в определённости, сразу же начинает переводить английский язык Эстерхази на аварский, потом медленно понимает, что это, пожалуй, не то, что требуется в данный момент и его голос стихает.

Мургатройд облизывает губы, нижнюю часть усов. Он почти облизывает кончик носа. — О нет — говорит он. — О нет…

— А это, — негромко добавляет Эстерхази, — комиссар полиции.

Мургатройд смотрит на комиссара полиции, который оглядывается; он смотрит на Доуэрти, который отводит взгляд; тогда он ищет фрау Григоу.

Но фрау Григоу ушла, уже ушла.

Выдержки из Журнала доктора Эстерхази:

…Вопрос Агентства Рейтер о точной дате смерти из-за апоплексического удара ЭНТВИСТЛА, ЛЕОНАРДА (см. Частную Энциклопедию), британского гипнотизёра и шарлатана, предположительно посреди показа или представления…

…никаких признаков мозолей на подошвах ног или пятках этой женщины… вырождение мускулистой ткани, вроде той, что обнаружена у долгостареющих, не присутствует, однако…

Мургатройд сообщил, хоть и с неохотой, что такие происшествия с отбросами общества редки и неопасны…

Мургатройд почти рассвирепел в ответ на осторожное предложение Лобаца попытаться гипнозом вывести девицу из этого предположительно-гипнотического транса. ПАМЯТКА: перечитать рассказ американского писателя Э. А. По, “Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром”. В этой истории, как считается, основанной на фактах, умирающий человек введён в продолжительный гипнотический транс (точная продолжительность не упоминается); выход из трансового состояния или условий открывает, что «Вальдемар» на самом деле мёртв, тело сразу же подвергается распаду. В настоящее время нельзя определить, полностью вымышлена эта история или нет; другой рассказ того же писателя (Мари Роже?) известен, как наполовину основанный на фактах.

Очевидное: первое соображение — благосостояние молодой женщины, Чармс.

Рекомендации: Рассмотреть вопрос использования гальванических батарей, но если только…

Несколько секунд на узкой улочке внизу разносится эхо топота ног. Голос, охрипший и измученный… Потом входит ночной швейцар Эммерман. Он, как обычно, краток: — Галерея Златокузнецов горит, хозяин, — говорит он. Прибавляя, пока Эстерхази, с восклицаниями собирает свою медицинскую сумку: — Сообщил комиссар Лобац. — Возникает цыган, будто вырастая из пола (где, на самом деле, он всегда и спал, на пороге спальни своего хозяина), но Эстерхази, отмахнувшись от пальто и шляпы, произносит одно слово: — Паровой… — Он следует за бегущим молча Херрекком через апартаменты, спускается в конюшню, где стоит автомобильчик и они запрыгивают туда. Швебель, отставной железнодорожный инженер, занимающийся машиной, заботится о том, чтобы напор пара всегда поддерживался и он никогда не подводил. Отсалютовав, он распахивает ворота конюшни. С низким шипением машина, с Эстерхази за рулём, выкатывается в ночь. Херрекк тут же начинает звонить в большой бронзовый колокольчик, предупреждая всех прохожих на пути.

Лобац признавался, что был «без ума от всяческих цирковых номеров, интермедий, фокусов, научных выставок, странных мелочей, забавных животных, домов с привидениями…» — Он мог добавить: — «и пожаров».

Три пожарных машины новейшего вида, каждая влекомая тройкой огромных лошадей соответствующих цветов, прибывают одна за другой на улицу Поражения Бонапарта (обычно называемую улицей Бонапарта), так близко, чтобы можно было развернуться и направить в Галерею побольше брандспойтов. Но появляются квартальные сторожа, многие из которых были наняты ещё до современного пожарного департамента, составляют свою пожарную цепочку и передают из рук в руки старые, но рабочие кожаные вёдра. Внезапный ветер раздувает пламя и искры, и посылает их вверх, прямо в чёрное небо — в то же время очищая пассаж Галереи от всего, кроме запаха дыма.

В дальнем углу, в красном вельветовом платье, свободно развевающемся вокруг её толстого тела, сжалась фрау Григоу, зажимая руками рот, рот, безостановочно выкрикивающий: — Погибло! Погибло! Это портьеры, это плохие горелки! Плохие горелки, портьеры! Погибло! Погибло! Погибло!

Вдруг все пожарные шланги поднимаются, корчатся, изливая мощные потоки. Вернулся дым и взвились облака пара. Эстерхази чувствовал, что задыхается, чувствовал, что его уносят могучие руки Херрекка, горного цыгана. Через мгновение он закричал: — Я в порядке! Поставь меня. — Оглядевшись, он увидел встревоженное лицо Лобаца, который, увидав, что Эстерхази на ногах и явно пришёл в себя, молча указал на два тела на тротуаре улицы Бонапарта.

Мургатройд. И Полли Чармс.

[Позже Лобац спросил, — Что вы узнали, когда положили пальцы на голову англичанина? — И Эстерхази ответил: — Больше, чем я когда-либо расскажу.]

Эстерхази бросается к ним. Но, хотя он вслух проклинал отсутствие своих гальванических батарей и хотя применял все пригодные средства — сердечные лекарства, инъекции, соли аммиака — он не смог вернуть никому из них ни дыхания или движения.

Лобац медленно перекрестился. Он тяжело произносит: — Ах, теперь они оба в лучшем мире. Она, бедная малютка, её жизнь, если назвать этот долгий сон жизнью… И он, негодяй, хотя думаю, что у него было множество сторон, может и больше — но, конечно, он искупил свои грехи, почти вытащив её в безопасность, пытаясь спасти ей жизнь, рискуя своей собственной, когда её волосы уже загорелись…

И действительно, большая часть невероятной массы волос сгорела — те массивные локоны, которые Мургатройд (кто же ещё?) должен был ежедневно и еженощно часами проходить щёткой и расчёсывать, заплетать и украшать лентами… надо надеяться, хотя бы мягко… невероятное обилие светло-каштановых волос,